Его моя девочка - стр. 37
— Даже не бросили, просто послали. — Не стесняясь, пояснил куда. — А главное, без повода, просто так. Типа трахаться с тобой хорошо, но это ничего не значит. «Для меня есть вещи поважнее», — скривив рот, процитировал он пренебрежительно, хмыкнул, добавил от себя: — Ну надо же! А раньше почему-то наоборот было. Раньше — лишь бы потрахаться, а остальное — хрень, ничего не значит.
— «От меня ничего не зависело. Так сложилось», — снова процитировал Пожарский чьи-то слова, скорчил дурацкую физиономию. — Сучка, — заключил не слишком решительно, и вдруг резко сел, придвинулся рывком, упёрся подбородком в Лизино плечо.
— Лизбет, вот скажи, чего вам всем не так-то? Почему вы меня не любите? В штаны с радостью лезете, ноги раздвигаете, и просить не надо. А не любите. — На её бедро легла горячая ладонь, пальцы чуть сжались, обхватывая изгиб коленки, голос стал томно-вкрадчивым. — Ты ведь тоже хочешь, да? Просто ломаешься. Вы ж не можете, чтоб не ломаться. Типа гордость, бла-бла-бла, «янетакая». А сами так и мечтаете, чтобы вас поскорее зажали. И вдули, да пожёстче. И чтоб без фигни всякой. Ласки там, нежность. Нагнули и сразу поимели. — Пальцы ослабили хватку, и ладонь медленно заскользила вверх по ноге, в интонациях явственней обозначилась презрительная циничность. — Нахрена вам любовь? Лишь бы трахали, почаще да побольше. Тогда вы сами собачками следом бегаете. Да? Ну признайся уже.
Лиза убрала со своей ноги руку Алика, произнесла:
— Я, наверное, лучше пойду.
Да, она не такая, как бы по-идиотски теперь эта фраза ни звучала. И гордость тут ни при чём. В смысле Лиза не доказывает её наличие тем, что какое-то время показательно ломается. Потому она и не такая.
Хотя, может, Пожарский в чём-то действительно прав, только вот к ней самой ничего из этого не относится — она точно знает. Потому её ни капли не задевает, даже если он таким образом пытается сорвать на ней свою злость. На другую. И понятно, что ему сейчас плохо, что он пьян, и его с каждой минутой развозит всё сильнее. Но вот так утешать его Лиза точно не собирается, как и возмущаться, обижаться, переубеждать.
— А ты… спать ложись.
Она поднялась с кровати.
— А я не хочу спать один! — воскликнул Алик, ухватил её за локоть, протянул капризно: — Ну, Лизбет, тебе трудно что ли?
— Не трудно, — спокойно и твёрдо возразила она. — Я просто тоже не хочу. — Попыталась отцепить его руку. — Всё-таки я пойду.
Пожарский часто замотал головой, выдал скороговоркой:
— Не-не-не-не! Не уходи. — заверил раскаянно: — Я клянусь, я не буду… больше не буду к тебе лезть. Только не уходи. — Он судорожно втянул воздух, забормотал сквозь стиснутые зубы: — Ники — сволочь, где-то шляется. Даже по телефону не отвечает. Наверняка по бабам таскается. Или опять… — умолк, не договорив, ещё раз мотнул головой. — А-а-а, да пошёл он на хрен, шлюха! Друг называется. — Вскинул голову, глянул на Лизу, произнёс экспрессивно и уверенно: — Не связывайся с ним. Ты его нифига не знаешь. Он же только прикидывается правильным. — И тут же страдальчески изогнул брови, завёл просительно: — Ли-избет, ну не уходи. Иначе я сдохну. Один. Ненавижу, когда один. Чё-орт! Как же мне плохо! Ну, посиди со мной ещё. — Алик хлопнул ладонью рядом с собой. — Ну Лизбет. Ну, честное слово, даже не притронусь.