Егерь - стр. 62
Темный отстранился и покинул ее тело. Она тут же свела ноги и спрыгнула со стола. Накинула на плечи халат, закурила елотку и, выдув дым в сторону, уставилась на свои трясущиеся руки.
— Как-нибудь повторим, если захочешь, — произнес Темный, и Роден обернулась к нему.
Вот она — формальная фраза. Блестящий финал ее незаурядного оргазма. Захотелось помыться. И смыться. Сделать все, чтобы забыть о том, что произошло, и больше никогда не вспоминать, что она может вот так кончать. Роден еще раз затянулась и изобразила безразличие на лице.
— Как-нибудь. — Она пожала плечами. — Возможно.
И вылетела из кухни с дымящейся елоткой в зубах.
Зафир оделся, пригладил рукой растрепанные волосы, взял в руки кружку с остывшим кофе и уставился на плавающий бычок.
— Твою мать, — пробурчал он и поставил кружку на стол. — Твою ж мать…
***
Сафелия распахнула веки. Вокруг было темно. Стефан лежал рядом с ней в кровати и изучал документы, перелистывая на проекции страницы одну за другой.
— Я не разрешала колоть себе снотворное, — проворчала Сафелия.
— Да ты вырубилась прямо при осмотре. Я думал, врачи попадают замертво посреди моей спальни.
— Хороший у тебя поверенный. Вежливый такой.
— Еще бы он посмел хоть чем-то тебя обидеть, — хмыкнул Стефан.
— Что ты читаешь?
— Обращение к народу заучиваю. Всегда видно, читает человек с голограммы или говорит наизусть.
— Или говорит то, что написал сам, — добавила Сафелия.
— Если я сам начну себе речи писать — когда мне работать? — хмыкнул Стефан.
— Действительно. — Она повернулась на здоровый бок и закрыла глаза.
— Через две недели состоится прием. — Он отложил голопроектор и взглянул на ее исполосованную спину. — Я хочу, чтобы ты там была.
— Чего еще ты хочешь? — вздохнула доннарийка.
— Ты должна быть там, — отрезал Стефан.
— Кажется, не только я изменилась за эти три года. — Она натянула одело повыше и спрятала изуродованную спину. — Власть тебя портит, император.
— Я приглашаю тебя на прием, — спустя некоторое время произнес он.
— Благодарю, ваше императорское величество, — прошептала Сафелия и закрыла глаза. — Я подумаю над вашим великодушным предложением.
— Сафелия… — Он наклонился и прижался к ее щеке губами. — Перестань мучить меня.
Она едва не захохотала. Бедный, бедный Стефан. Мучает она его…
— Пошел ты… — прошептала она и хотела подняться с кровати, но он обхватил ее руками и вместе с одеялом прижал к себе.
Стало больно. Не рану защемило на плече. Это сердце заныло от безысходности.
— Останься со мной, — зашептал он. — Я помогу тебе. Я защищу тебя. Я найду тех, кто охотится на тебя, и уничтожу их. Ты только не уходи…
— Быстро же ты забыл о том, как запретил мне появляться на Олмании.
— Ты вывела меня из себя. Я отреагировал. Забудь. Забудь о том, что я сказал.
— Даже сейчас ты приказываешь, а не просишь, — прошептала она.
— Я прошу тебя. — Он прижался губами к ее затылку. — Прошу… — поцеловал рубец на ее плече, еще один и другой, на спине — тебя…
Ладонь проникла под одеяло, заскользила по коже на живота, по рубцам на этой коже. Сафелия застонала, когда его пальцы оказалась между сведенных ног.
— Это неправильно, — прошептала она, заглатывая воздух.
— Я знаю, — ответил он и повернул ее на спину.
Губы коснулись ее губ. Нежно. Еще нежнее, пока она не распахнула их, приглашая его внутрь. Она испытывала облегчение оттого, что он узнал правду. И еще большее облегчение ей принесла мысль о том, что ему наплевать, как она выглядит. Когда-то Роден сказала ей: «Красоте уродства не понять. Уродство красотой не спрятать». Только сейчас Сафелия подумала о том, что Роден имела в виду не внешнее уродство, а внутреннее. Так, может, она не урод? Может, она гораздо красивее, чем отражение в зеркале?