Ё (сборник) - стр. 27

– Почему одно и то же? – не понял Славик.

– Потому что логические структуры, – просветил сообщника Пётр Пёдиков, – выявляются лишь путём анализа языковых выражений.

– Это где ж ты такую дурь вычитал?

– В учебнике логики для юридических вузов, – любезно информировал скромный серийный убийца.

Крыть было нечем.

– Народ-точка-ру!..

– Слушаем, Серёженька, слушаем…

Итак (продолжал поэт), поскольку язык и мышление – в сущности одно и то же, мы имеем право предположить, что он способен мобилизовать свои здоровые клеточки на борьбу с клеточками поражёнными. Практически это происходит так: услышав неправильное речение, человек, призванный языком в ряды защитников, испытывает жгучее желание уничтожить безграмотного субъекта.

И уничтожает.

– Минутку, минутку!.. – Теперь уже возмутился Пётр Пёдиков. – Если язык, ты говоришь, может полностью овладеть человеческим сознанием, к чему все эти излишества? Пусть овладеет сознанием того, кто его коверкает, и учинит ему инсульт! Или, скажем, заставит совершить самоубийство… Зачем подключать кого-то ещё?

Судя по тому, с каким блеском Сергей Овсяночкин парировал это довольно каверзное возражение, предъявлено оно ему было не впервые.

– Стало быть, блин, приходится допустить, – объявил поэт, – что над повреждёнными носителями язык уже не властен. Вышли из-под контроля, блин! Иначе бы он просто заставил их всё произносить правильно… Ну? И как вам, блин, версия в целом?

– Знаешь, – искренне признался Славик, глядя на дозревший синяк и запёкшуюся царапину. – По-моему, ты ещё легко отделался.

В следующий миг железная дверь завыла, загрохотала, залязгала – и в камеру заглянуло суровое рыло под милицейской фуражкой.

– Иванов!..

– А чего я? – весьма натурально пробухтел Славик, поднимаясь с койки.

– На выход! Чего…

Несмотря на то, что именно Алексей Михайлович Мыльный первым заподозрил роковую роль буквы «ё» в расследуемом деле, сам он, честно сказать, давно уже готов был послать куда подальше всю эту филологию с психологией. Три убийства совершены в течение недели на территории Центрального района предположительно одним и тем же лицом. Причём около восьми часов вечера – видимо, по пути домой. Не исключено, что со службы. Наиболее многообещающим старшему оперуполномоченному представлялось убийство номер два. Судите сами, Неудобняк и Кочерявов – личности достаточно известные. Речения Лаврентия слышала вся область, да и Исай Исаевич не раз выступал по местному телевидению, а вот неприметного Николая Пешко знали немногие. Этих немногих и перебирали сейчас орлята Мыльного.

Было, было, с чем работать, лишь бы не дёргали.

Дёргали, однако, сильно.

Честно говоря, будь воля Алексея Михайловича, немедленно бы вышиб из следственного изолятора обоих стихоплётов и бросил Славика на подмогу тому же Костику. Однако против начальства шибко не попрёшь, а оно, родимое, в последние дни буквально свихнулось на всех этих ёфикаторах. И кто его, Мыльного, за язык тянул! Хотя и сами бы со временем допёрли…

Вызвав Славика в кабинет, старший опер выслушал его с кислым видом, после чего вернул под замок.

– Дурики твои курят? – спросил на прощание.

– Пётр – нет, а Овсяночкин – как паровоз…

– Тогда возьми, угостишь, – буркнул опер, извлекая из ящика стола три сигареты (разных марок) и пяток спичек. – Скажешь, пока вели, по дороге стрельнул…