Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу - стр. 53

– Ты тут чем занимаешься? – спросил я.

(Сам не знаю иногда, что говорю! Вижу всё, а не спросить не могу! Интеллигентность мешает! И слону понятно, что он тут не исповедуется!)

– Снимаю фильм о художниках! – говорит он, кряхтя и стеная.

– В такой позе? Впервые вижу режиссёра, снимающего фильм о художниках раком!

– Ничего удивительного! Ракурс, ракурс и ещё раз ракурс!

– И как называется?

– «Воинственный горбун»

– Ха-ха-ха! Похож! Не откажешь! Тоже мне человек будущего! Поезд гороху! Фильм снимает! Ха! Напердит, а после обвиняет партию и правительство! Кстати, есть творческая идея, говорят апостол Павел тоже был горбуном! Завидный жених, нечего сказать! Тут везде завидные женихи и невесты! Кривые, косые, глупые, бедные, Глистиане, маргинальные, кошатницы, синие чулки, учительницы! Цвет нации и соль земли! Чистильщиков туалетов забыл!

Если бы я писал романы, написал бы один, самый короткий. Он состоял бы из одного слова: «Суки!» И все бы попадали на колени, так я был бы прав!

– Это что? – спрашиваю, – Что ты ешь?

– Печенье!

– Где ты его взял?

– На помойке у магазина!

– Дай попробовать!

Он дал.

– Шоколадное? А я думал, почему дно такое склизкое?

– Говном помазано! Мы о своих гостях заботимся! – говорит он, юморист.

Я ему так и сказал, что, мол, дарёному козлу в задницу не заглядывают, типа, неприлично это, да думаю, он всё равно ничего не понял!

«Они как молекулы в броуновском движении и не найдётся гения, который помешал бы этим людям совершать попытки нарушить здравый смысл и порядок»

Я про художников много знаю! Всю их подноготную могу вывести на чистую воду! Художники все странные, я вам скажу! У них всех полно тараканов в голове! Тициан в старости только руками мазал по холсту, кисти не признавал, Гойя предпочитал аллюминиевую ложку, а Ренуар в истерику впадал, когда за обедом кто-либо начинал хлеб ножом резать, а не ломать на грубые куски, как он прислуге велел. Увидит, что режут, вскочит и, глядь, утюг в личико бросит. Хлеб, по его мнению, можно было только ломать, как это крестьяне делают!

Вот, например, Гоген любил уши у себя резать, его мёдом не надо было мазать, дай только себе уши обкарнать. Слава богу, он только себе уши любил свежевать, а всех остальных в покое оставил! Бывало, придёт к нему священник с Пиплией под мышкой и помелом, чтобы лапшу ему на уши в очередной раз навешать и рассказать очередную новость про Глиста, а он в это время свои уши режет. Сопит, как боров, увлёкся! Священник взывает тогда к его здравому смыслу, чтобы тот свои уши пожалел и перестал их резать. Может, понадобятся когда! Мол, господин Винсент Гоген, что вы делаете? Примите господний вид! Прекратите безобразие!

А Винсент с огромным ножом бегает и перекошенным ртом орёт:

«Уши! Уши! Отхвачу! Вот отхвачу!»

– Сколько же у него было ушей, что ему так часто приходилось их резать? Сто пар что ль?

– Не знаю! Парочка была! Надо было ему и руки обкорнать! Мне нравятся художники без рук!

– И балерины без глаз!

– А уши надо композиторам и музыкантам отрезать! Отчекрыжить! Может быть, хочешь войти с ним в долю? Вместе резать уши веселее!

– Да он начал просто с ума сходить!

– Он никогда туда и не заходил! Да и потом не Гоген это был, а Ван Гог!

– Не велика разница! Они похожи, как две чарки говна!