Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу - стр. 19

– Он и его заморозит!

– Первые всё равно будут последними! – уверенно доканчивал поп и отправлялся восвояси, вращая хитрющими глазами и подмигивая всем встречным.

Эх, Паша!

Сколько пидора не корми, а у слона… всё равно хлеще!

А потом я заснул, и как всегда полезли в голову всякие фантомы. Сначала появился пузан. В руках у него была огромная рейсшина и аптекарский пузырёк. Его звали архитектор Мятликов. Это было на улице, и увидев у Мятликова рейсшину и пузырёк, широкие народные массы метнулись к нему, дабы отнять всё наследство Мятликова. И он само собор бросился в широкую дверь церкви, из которой шёл сильный колеблющийся свет. И толпа за ним протягивала руки и клешни.

Супостат Мятликов метнулся под защатительный полог иконостаса, но там его уже ждали два монгола с саблями. Он прыгнул на штору, и как обезьяна в мгновение очутился в окне церкви, откуда достать его было труднее. Монголы были ошарашены, и на мгновение захлопали глазами.

Они выскочили наружу и принялись бегать под стенами, чертыхаясь на своём языке и посылая стрелы в бойницу.

А потом появился милиционер.

Есть люди, которых можно исправить словом, есть такие, кто, и отсидев в тюрьме сто лет, ничего не уразумеют, а есть такие, которых жги на костре кверх ногами, ничего не поймут! Полуковик милиции Лапочка был из таких, кого и сатана побаивается, я вам так скажу.

Его лексикон был беден. Слова «блин, шмат, мясо и б…» являлись в таких неожиданных, сильных и свежих сочетаниях, что у окружающих кружилась голова. С помошью пяти слов он не только мог выразить всё огромное разнообразие нахлынывавших на него ощущений, но и украсить речь перлами. Иногда подобно бриллианту в субботний день, из его рта вырывалось и интеллигентское слово «ж…».

Как только я заснул, лодка вошла под вязовые заросли и сквозь тихую воду были очень хорошо видны камни на дне и шустрые маленькие рыбки, которые при всяком случае норовили скрыться под огромными валунами. Река была довольно широка и широкие полосы света пронизывали её медленное течение на всю глубину.

Пиратский корабли медленно скользил внутрь увешанного влажными лианами берега.

– Шморкердинский! Ко мне! – неистово кричал бешеный одноглазый, как полагается в таких случаях, пират Марчи Блюй Ярче, натягивая на голову ярый двуухий расхлебай и размахивая зачумлённым пистолетом..

– Врачу, исцелися сам! – сказал тут из кубрика доктор Керосинов таким голосом, таким, кажется, люди и не говорят! Голос из подземелья! Каждое утро ему приходилось вытворять до семи операций аппендицита и до пяти ампутаций. Пираты были импульсивны, и как дети норовили чуть что отыграться друг на друге! Поэтому в радиусе ста миль не было человека, у которого был бы полный набор членов, подобающих человеку. У одного нет коленной чашечки, у другого глаза и пальца на левой ноге, у третьего уха и мениска. Был ещё тут человек, весь состоящий из ушей и носа-рогоносец Гастрофакер, то есть гастербайдер!

По лицу одного из гоменапластов чем-то торговавшему из-за занавески было понятно, что на самом деле он – самая первая жертва пластической хирургии.

«Я палец сломал в колесе о подругу!»

– Кто здесь? Античные педофилы на этом празднике жизни! Готические соглашатели и маньяки? Современные живые механизмы?

– Сударь! Пред вами истинный герой-гаррибалдиец Фиксенков!