Дыхание озера - стр. 14

Они нервно улыбались нам и переглядывались.

– Маленькие девочки не должны возвращаться домой так поздно! – решалась сказать Лили, улыбаясь Ноне.

После этого они напряженно и робко смотрели на нас, ожидая, какой результат даст прочитанная нотация.

– Но время летело так быстро, – оправдывалась Люсиль. – Простите…

– Вы же знаете, что мы не можем ходить и вас искать.

– Как бы мы вас нашли?

– Мы могли бы сами заблудиться или упасть на дороге.

– Ветра здесь ужасные, а фонарей на улице нет. Да и дороги песком не посыпают.

– Собак на привязи никто не держит.

– И очень холодно.

– Мы бы замерзли насмерть. Нам даже в доме холодно.

– Мы больше не будем приходить домой затемно, – обещала я.

Но раз Лили и Нона на самом деле не сердились, то и разжалобить их было невозможно. Они не испытывали ничего, кроме тревоги. Они видели перед собой только нас – щеки красные, глаза горят не то от начинающегося жара, не то от смертельного холода – и считали, что той же ночью нам суждено провалиться до самого погреба, где мы будем лежать под тоннами снега, досок и черепицы, пока над нами соседи прочесывают развалины, ища, чем бы поживиться. А если мы вдруг переживем и эту зиму, и последующие, то впереди нас все равно поджидают опасности подросткового возраста, замужества, деторождения. Они грозны и сами по себе, но в истории не раз случалось, что эти опасности приходили вместе.

Лили и Нона рассматривали наши перспективы и погружались в замешательство. От этого страдал аппетит, а заодно и сон. Однажды вечером, когда мы ужинали, разыгралась особенно яростная буря, не утихавшая четыре дня. Лили раскладывала нам половником тушеную курицу, когда в саду ветер оторвал ветку от яблони и швырнул ее о стену дома, а потом не прошло и десяти минут, как где‑то оборвался кабель или упал столб, и весь Фингербоун погрузился в темноту. Ничего необычного тут не было. Как раз на такой случай в каждом чулане города хранилась коробка толстых свечей цвета самодельного мыла. Но мои двоюродные бабушки молча уставились друг на друга. В тот вечер, когда мы отправились спать (с повязанными на шею полосками фланели, пропитанными бальзамом от простуды), они сидели возле печи и без конца вспоминали о том, что в гостинице «Хартвик» никогда не принимали детей, даже на одну ночь.

– Было бы неплохо отвезти их домой.

– Там безопаснее.

– И теплее.

Они защелкали языками.

– Нам всем было бы удобнее.

– И больница рядом.

– С детьми это большое преимущество.

– Уверена, они вели бы себя тихо.

– Девочки всегда спокойные.

– У Сильвии такие и были.

– Да, такие и были.

Кто‑то из них поворошил угли в печи.

– И нам бы помощь была.

– Хотя бы совет.

– Лотти Донахью не отказалась бы помочь. У нее хорошие дети выросли.

– Я как‑то видела ее сына.

– Да, ты рассказывала.

– Он выглядел странно. Постоянно моргал. И ногти у него были сгрызены под корень.

– А, помню. Его еще за что‑то должны были судить.

– Только не помню за что.

– Его мать так и не сказала.

Кто‑то налил воды в чайник.

– С детьми трудно.

– Причем любому.

– В «Хартвик» их никогда не пускали.

– И я это понимаю.

– Нельзя винить администрацию гостиницы.

– Нельзя.

– Да, нельзя.

Они сидели молча, помешивая чай.

– Были бы мы в возрасте Хелен…

– …Или Сильви.

– Или Сильви.

Тетушки снова замолчали.

– Молодежь их лучше понимает.