Двумирье Креста. Бегущая по мирам – 17 - стр. 3
Девица не особо и сопротивлялась, подёргалась немного и обмякла в крепких руках пленителя, тараща огромные прекрасные сияющие ярко-синие глаза. И волосы, хоть и запылённые и коса недлинная, но аж сияют золотистым оттенком. Друг детства Квачик рассмеялся рядом:
– Ну всё, командир! Будут и у тебя скандалы с женой.
– За награду, дурень? Ведьму жрец с магом допросят, да и на костёр, – зло буркнул Бонча, у которого при последнем море родители умерли, и ещё много родни.
– Не дури, Бонча. Ведьмы ярко-рыжие, конопатые, зеленоглазые и куда крупнее, и со сковороды Гол-са-Фот не приходят, южнее лежит их Мёртвая Пустошь, – сказал стрелок-маг-лекарь Зарван.
– Отовсюду ходят, и с севера пустыню обходят. Редко, но бывает. А может могут и блондинками быть? – сказал Сарик, изображая умного, хотя не дурак, но и хитрец. – Дай её мне, Брон, повешу перед седлом, у меня конь сильный.
Брон усмехнулся над хитрецом, но спорить, что потомок пегасетов и по силе не уступит, а по выносливости… да самого отяжелевшего после сорока Сарика можно ещё позади седла кверху наглой жопой привязать! А спереди, как только представишь такую добычу… Спросил на Общем, связывая руки красотки:
– Ты кто? Откуда?
– Я Лана, – еле прошептала пересохшими губами девица, не в силах оторвать взгляд от фляги на поясе десятника, кивнула на восток, в раскалённые накрытые миражами пески. – Оттуда.
Брон снял флягу с разбавленным вином, сам не понимая, почему так расщедрился для врушки, вставил горлышко в рот красотки и вылил всю. Девица аж постанывала от удовольствия, с сожалением глянула на опустевшую флягу, уставилась на большую заседельную круглую флягу, сглотнула, очаровательно облизала губы от вина и увлажняя.
– Там только смерть, и далеко, две недели каравану до оазиса, и столько же через гористую полупустыню до Баланских степей. Не обманывай.
– Я неделю шла… шесть дней, а до того не помню, – со спокойной обречённостью проговорила пленница.
Брон кивнул Гнуру и Бонче, и на восток. Всадники поскакали на разведку по цепочке следов. А десятник аккуратно под смех друзей усадил Лану на выжженную травку, связал прекрасные ножки, босые, грязноватые, но необожжённые, а все всадники и сами жарили на дневном песке яичницу. С неожиданным удовольствием продолжил поить пленницу, запрокидывая и придерживая её голову. А потом и начал складывать ей в рот еду из быстрого запаса. Ела с радостью, ещё и невероятно приятно облизывала губами и язычком пальцы кормильца. И смотрела хоть и тревожно, но и доверчиво и совсем беззащитно. Через полчаса вернулись разведчики, проорали:
– Пять вёрст отмахали, уже сами жариться стали, ладятина на конине! Следы идут на восток! В самую печь! Дальше только на верблюдах или груллских чачавах.
Лана рассказала, где и как нашла стрелы, умолчав про джинна и про платье, в котором груллский наряд всадники не опознали. Брон перекинул пленницу перед седлом, подстелив одеяло, и повёл отряд к привалу у излучины реки, куда и отдельная тройка прискачет. Десятник сначала как бы невзначай, а потом уже уверенно гладил попу покорно висевшей гибкой пленницы, как будто придерживая. И улыбался. Разок и подол задрал, вздохнул, но взять любовь пока не решился.
На стоянке пленница сразу начала проситься в реку искупаться. Прискакавшая отдельная тройка сыпала остротами, еде сдерживая зависть и даже расписывая, как горячо ночью будет в командирском шатре. Что с них взять, они именно разведчики, отморозки с луками и саблями, на быстрых конях, даже поклажу за них возят полутяжёлые конники. Брон крепко хитрыми узлами обвязал щиколотку пленницы и разрешил, полагая, что она будет плескаться в платье.