Двор Карла IV (сборник) - стр. 22
– Без сомнения, – ответил монах. – А если бы нет, то по какой же причине он стал бы вводить реформы в монашеских орденах, отрывать монахов от монастырской жизни и посылать их дежурить в городские больницы? Он готовит также проект, в силу которого у нас будут отняты земли и отданы в пользу народных школ земледелия. О, если б все, что говорят, было правдой, – продолжал он, снова запустив руку в мою корзинку, – то было бы очень хорошо. Но мы ждем только Наполеона, в надежде, что этот несравненный полководец избавит нас от тирании и отдаст испанский престол принцу Астурийскому Фердинанду, на благоразумие и опытность которого мы все надеемся.
Сказав это, он взял из корзинки вторую пару груш и горсть кизила и вновь опустил в свой широкий рукав. Я решил поскорее расстаться с этим образованным человеком, разговоры которого стоили мне так дорого.
Конечно, я узнал не особенно много, но понял, однако, что почти все относятся с презрением к Годою, считают его интриганом, грабителем, безнравственным человеком и даже врагом церкви. Кроме того, я ясно видел, что Фердинанд, принц Астурийский, пользуется всеобщей любовью, что на него возлагают самые радужные надежды и многого ждут от его дружбы с Бонапартом, войска которого уже вступили в Испанию, чтобы идти на Португалию.
Я снова зашел на рынок, чтобы пополнить опустошение, учиненное монахом в моей корзинке, и отправился домой.
Но домой я попал нескоро, потому что по дороге заглянул к моему другу точильщику Пакорро Чинитасу, имевшему точильную мастерскую в нашем околотке. Я как сейчас вижу перед собой точильный станок, быстро вертящееся колесо и мелкие искры, разлетающиеся при работе.
Чинитас был человек на вид гораздо старше своих лет – виной тому неприятности, доставляемые ему женой. Это была женщина невозможная в полном смысле слова; она дралась с мужем чуть не ежедневно и ругалась на весь квартал. Чинитас долго терпел, но, наконец, принужден был просить развод, решившись не иметь иной подруги жизни, кроме своей точильни.
Когда я его узнал, он уже развелся с женой. Это был человек сдержанный и молчаливый, но когда дело касалось воспоминаний, семейной жизни, он говорил без умолку. Я всегда любил беседовать с ним и находил его далеко не глупым и рассудительным. Впоследствии, когда политические события сами говорили за себя, я оценил по достоинству спокойствие и дальновидность моего приятеля.
– Как поживаете, Чинитас? – произнес я, входя в его мастерскую. – Что это все толкуют? Неужели французы пришли в Испанию?
– Говорят, – ответил он. – И народ доволен.
– Они, кажется, идут завладеть Португалией?
– Говорят…
– Это очень вероятно. К чему существовать Португалии?
– Видишь ли, Габриэлильо, – сказал он и на минуту отнял ножницы от точильного камня, вследствие чего прекратился шум, – мы с тобою дураки и ничего не понимаем в этих вещах. Но мне кажется, что все эти сеньоры, которые радуются приходу французов, понимают еще менее нас с тобой и скоро увидят свою ошибку. Что ты об этом думаешь?
– Что же я могу думать? Раз Годой такой негодяй, то очень может быть, что Наполеон свергнет его, а на престол посадит принца Астурийского, который, как ожидают, будет превосходно управлять страной.
Чинитас снова приложил ножницы к камню, натянул ремень, привел в движение станок ногой, выразительно плюнул в сторону и сказал: