Две жизни - стр. 8

– Сейчас поможем, – ухмыляется один из них и резко хватает меня за волосы.

Он тащит меня к своим штанам, я пытаюсь вырваться, кусаю его, кажется, даже удачно, отчего лечу на землю, и… с меня срывают одежду, но я всё равно сопротивляюсь. Один из них кричит непонятно – и приходит боль. Она становится всё сильнее, потом что-то бьёт меня по голове, и я умираю, услышав в последний момент звук, на треск похожий.

Смерть какая-то странная: боли я почти не чувствую и плыву по какой-то чёрной реке. Плыву, но никуда не уплываю. Я теперь вечно буду в этой реке? И почему тогда боль чувствуется, пусть как будто через подушку, но есть же. Стоит мне об этом подумать, как меня будто молнией прошивает, отчего я вскрикиваю. И вот тут боль возвращается, она такая сильная, что я хочу обратно в реку…

– Потерпи, маленькая, – слышу я женский голос с ласковыми интонациями. – Сейчас дойдём и поможем тебе.

Я не могу сказать ни слова, но интонации у незнакомки такие… Я согласна на боль, лишь бы со мной так разговаривали. При этом мне кажется, я не умерла, а если и умерла, то пусть хоть на сковородке жарят, но чтобы так ласково разговаривали. Наверное, меня поджарили уже или в котёл со смолой намакали, а теперь немного погладят и опять будут? Значит, я плохая девочка?

– Света, что это? – интересуется кто-то суровым голосом. Скорее всего, главный чёрт.

– Это девочка, товарищ старший лейтенант, – сообщает та, что несёт меня. – Почти забили её полицаи. Не могли же мы…

– Не могли, – соглашается с ней главный чёрт. – Неси в лазарет.

– Терпи, маленькая, – это Света ко мне обращается, у неё голос сразу такой ласковый становится, что хоть плачь. – Совсем чуть-чуть осталось.

Я пытаюсь открыть рот, но понимаю, что ничего сказать не могу, и ещё от боли шевелиться тоже не получается. Это меня пугает, но не сильно, потому что если я уже в аду, как одна девочка рассказывала, то пугаться как-то поздно, нужно ждать, когда опять в горячую смолу макать начнут.

– Девочка лет девяти, – говорит эта самая Света кому-то. – Рядом труп бойца, два полицая избивали ребёнка. Видимо, она ухаживала, вот они её…

– Всё понятно, Света, – доносится до меня ещё один голос. – Иди с миром, а мы нашу маленькую лечить будем… Вера! Поди сюда!

Я стараюсь не кричать, хотя очень больно, а со мной что-то делают. По-моему, раздевают и моют, но точно сказать не могу, потому что больно очень. Кажется, я вся – сплошной комок боли, только одно помогает – ласка в голосах женщин, которые мной сейчас занимаются. Из того, что они говорят, я понимаю: дядю Гришу убили плохие люди, а со мной нехорошее сделать хотели, но я кусалась и разозлила их, поэтому меня сильно побили, но убить не успели, их самих поубивали неизвестно откуда взявшиеся наши. А меня принесли туда, где они живут, и теперь лечить будут.

– Говорить, похоже, не может, – озабоченно замечает та, кого зовут Варварой Дмитриевной. – Не бойся, маленькая, мы всё поправим. Ты выздоровеешь, обязательно.

– Малышка совсем… – вздыхает Вера.

Я их только по голосам различаю, потому что глаза почему-то не открываются совсем. Меня чем-то мажут, а потом и во что-то заворачивают. Наверное, это бинт, потому что во что ещё завернуть можно? Я стараюсь не плакать, чтобы меня ещё погладили. И Вера гладит, отчего глаза мои всё-таки открываются. Мне сразу же дают водички немного.