Двадцатый год. Книга первая - стр. 59
– О чем ты думаешь, Котька?
Так он тебе и скажет, хмыкнул голос.
– Ни о чем. – Ерошенко придвинулся. – А ты? Где сходим в церковь – здесь или в Житомире? У нас замечательный костел святой Софии, прямо на центральной площади. И еще есть костел бернардинов.
– Тебе неймется скрепить нашу связь публичным актом? – Ткнулась носом ему в плечо, думая о Лидии, поэтессе и биомеханичке с питерских курсов. – Если хочешь, можем ограничиться заявлением в НКВД. Но лично я обойдусь и без marriage civil29. Такая я бесстыдная особа.
– Я тоже. – Осторожно сжал ее плечи, ткнулся губами в волосы.
– Да уж наслышана.
Не удержалась от провокации. И замерла. Проговорится?
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего. Пошутила. – Отступательный маневр, перегруппировка. – Тут Лидочка вечером забегала, когда ты ушел к себе. Кстати, – в этом месте равнодушно зевнуть, – она тебе нравится?
– Говорят, она мила.
– И кое в чем весьма искусна.
– Да?
* * *
Волынская губерния, куда направилась из Киева бригада Генералова, входила в число областей, долее прочих пребывавших под iugum Polonorum30, как горделиво называли владычество над Русью давние польские писатели. Освобождение из–под ярма произошло, как известно, при величайшей из Екатерин, в ходе ощипывания архаической Речи Посполитой более передовыми европейскими монархиями. Не повторяя справедливых суждений, что Россия, в отличие от немцев, не присоединила чисто польских областей, и не забывая, что «ура, Варшава наша» воскликнул славный генерал-аншеф Суворов, подчеркнем немаловажное обстоятельство. Бóльшая часть екатерининских трофеев не просто присоединялась к России, но с нею воссоединялась. Последнее очевидно для всякого, кто не забыл: Россия – это то же, что и Русь, но по-гречески; кто же того не ведает, пусть возвращается в школу.
Житомир, где вырос Ерошенко, и вся восточная Волынь влились в общерусское государство при втором разборе одряхлевшей польской мачехи, за столетие до Костиного рождения. Западная часть вернулась в матушкино лоно лишь в третий, последний по счету раздел. Тот самый, что ровно за столетие перед явлением на свет Барбары уничтожил одряхлевшую республику, став началом стодвадцатитрехлетней польской niewoli.
Накануне германской войны население губернии приблизилось к трем с половиной миллионам. Семьдесят три процента составляли русские, преимущественно малороссияне. За русскими следовали евреи – более тринадцати процентов (в городах половина жителей). За евреями шустро ковыляли поляки (более шести процентов). Проживали здесь также немецкие и даже богемские колонисты – не влезая в местные свары и преуспевая в земледелии.
К началу века пресловутое обрусение, то есть возвращение Западного края его основной народности, принесло известные плоды – несмотря на выходки неистовых обрусителей, противопольским своим зилотством более вредивших, нежели способствовавших делу. Школы, потребительские лавки и прочие полезные учреждения позволили русскому большинству ощутить себя законным хозяином края – с вытекавшими отсюда последствиями, как отрадными, так и не вполне. После встряски девятьсот пятого местный мужик повалил в союзы русского народа и архангела. (Костин папа доктор Ерошенко предпочел бы видеть земледельца в стане конституционалистов. Увы, пропагаторы почтенных организаций уступали в силе убеждения почаевским инокам – те же отчетливо выражали народное чаяние, связанное неразрывно с польским паном и евреем.) Часть поляков, в свою очередь, сумела примириться с тем, что этот польский край не совсем такой уж польский, допускала, что тутошние хамы, возможно, не совсем уж хамы, и даже готова была признать, пускай и с оговорками, что Россия простирается не только на восток, но и несколько на запад от Волги.