Двадцатый год. Книга первая - стр. 31

– Варя, добрый день. Вам не тяжело? – пророкотало сверху густейшее basso profondo.

Барбара вскинула глаза. Надо же, и он сюда приехал. Выдался свободный день или не посетило вдохновение?

– Здравствуйте, Володя. Если хотите, можете помочь.

Вместе с бывшим футуристом они выбрались к головному вагону. Фуражка Ерошенко осталась позади.

– Кого вы там высматриваете? – спросил поэт ревниво.

– Несущественно. Пришли послушать Анатолия Васильевича?

– Вы ведь понимаете зачем. Проводить. Вас. Преподнести подарок.

– Подарок?

– Да. Пожалуйста. Прошу вас, возьмите.

В приоткрытой конфетной коробке чернел миниатюрный браунинг с вензелем на рукоятке, буквы F и N.

Бася улыбнулась.

– Чтобы было из чего застрелиться?

– С вашим несокрушимым душевным здоровьем? Пригодится как пугач. У нас тут по Москве ходить опасно, а вы почти на фронт. Инструкция прилагается. Кто он, счастливый избранник? Покажете?

– Тайна, – сказала Барбара. – Не сердитесь.

Фуражка Ерошенко упорно пробивалась сквозь аудиторию наркома. «Еще одна наша задача – способствовать излечению общества, психика которого искалечена двумя жесточайшими войнами. Сейте семена гуманизма и человеколюбия, учите прощать оступившихся, помогайте изжить готтентотскую мораль. Пусть залогом гражданского мира…»

– Умный хоть? – спросил поэт Барбару.

– Надежда науки. Древнеримская словесность, славянское языкознание.

Ерошенко выбрался из толпы и, встав в пяти шагах, у платформы военного эшелона, рассматривал с улыбкой Барбару и великана. Великан посетовал:

– Не зря я ненавидел в гимназии всё древнее, церковное и славянское. Он случаем не поп?

– Черное духовенство. Монах. Католический.

– Иезуит? – неизвестно чему обрадовался поэт.

– Доминиканец, – призналась Бася. – Изгнан из обители за совращение юной паулинки.

Нарком закончил выступление и, сойдя с подножки, говорил о чем-то с Крупской. На перроне сделалось свободнее, публика рассеялась вдоль поезда. Оркестрик заиграл «Czerwony sztandar»12. Снова польское, будто кто-то попросил, специально для Барбары. Нарком, между прочим, мог. Торжественное прощание с одной из лучших сотрудниц. Трудолюбивой и безмерно скромной. Отказавшейся, после ухода в морской генштаб Лары Рейснер, занять секретарское место.

– Тогда другое дело, – одобрил поэт совращение доминиканцем паулинки. – Не боитесь?

– Меня и Лидия не устрашила.

– Пантера?

– Что за оскорбительная кличка? Слышу второй уже раз.

– Из книжки одной дурацкой. Не бойтесь, я не читал. Ба, а вот и лупа из фабулы…

Он повел глазами в сторону. По перрону, лавируя меж кучками людей, бодро шла в сопровождении товарища Збигнева поэтесса и живописка. Бася вопросительно взглянула на поэта.

– Вся Москва отправляется в Киев?

– Верно, захотелось подкормиться и погреться. Год назад тоже многие поехали.

– Все же вам следовало быть с нею добрее.

Пантера поднялась в салон-вагон. Товарищ Збигнев остался у подножки. С ним беседовал нарком и Крупская. Барбара ощутила беспокойство.

– Басенька, будь всё так просто… – В словах поэта послышалось: «Будь с вами всё так просто». – Ну да ладно, принцесса Греза, долгие проводы лишние слезы. Вернетесь в Москву, заходите. Вместе с коварным доминиканским соблазнителем. Буду ждать.

Великан осторожно подержал ее руку в своей и двинулся к вокзалу, рассекая толпу агитаторов и пропагандистов, как «Титаник» волны Атлантики. Бася сделала шаг к стоявшему в пяти шагах штабс-капитану.