Два лета - стр. 25
Следующим летом? Не лучшее время? До меня не доходит смысл слов. Голова будто в тисках, ее зажимает все туже и туже, внутри разрастается боль.
– Так мне не прилетать? – шепчу я, в горле ком. – Не садиться в самолет?
– Извини, пожалуйста, солнышко, – тихо продолжает папа. – Просто сейчас не самое подходящее вре…
Его прерывает жалобный предсмертный сигнал, и наступает тишина. Я отвожу телефон от уха и тупо смотрю на пустой экран. Ну конечно. Батарейка села. Мне и самой хочется жалобно вскрикнуть и отключиться.
– Мисс, если вы не летите, – говорит мне представитель авиакомпании, – я должна закрыть двери. Простите. – Ее тон из недовольного превратился в злобный.
Поднимаю к ней голову, слезы застилают глаза.
– Папа мне только что сказал, чтобы не прилетала, – объясняю ей, будто ей есть до этого дело и она поймет.
Но мои слова для нее – сигнал к действию. Не веря своим глазам, наблюдаю, как на своих высоченных каблуках она идет к двери, ведущей к самолету. Щелк. Дверь закрывается, и я вздрагиваю. Все кончено.
Голова болит уже по-настоящему, ноги дрожат, и я просто падаю на коричневое сиденье. Прижав к груди сумку-шопер, я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. «Я думаю, тебе не надо приезжать», – сказал отец, и его голос теперь эхом раздается в моей голове. Почему он так поступил, отменил все, испортил? Не мог раньше сказать? А я строила планы, собирала чемодан, радостно предвкушала поездку – и все это перечеркнуто одним звонком. Готово. Бах. Фокус-покус.
И тут в ушах начинает звенеть мамин голос, будто родители объединили силы и сошлись в нестройном хоре. Боюсь, тебя ждет разочарование. Ты же знаешь, какой он. Я трясу тяжелой головой. Да, теперь знаю. Я испытала разочарование – можно даже сказать, сильнейшее разочарование. Я окунулась в него мгновенно и вся целиком.
Сквозь продольные окна виден гладкий белый самолет, он медленно отъезжает от выхода на посадку. «Нет!» – хочется крикнуть мне. Вскочить, сбить с ног представителя авиакомпании и с силой распахнуть эту дверь, будто в боевике. Конечно, я этого не сделаю. Не смогу. Да и не стоит стараться. Из груди вырываются душившие меня рыдания.
Представитель авиакомпании обращается ко мне, тон у нее стал добрее.
– Завтра в это же время будет еще один рейс до Прованса.
Я поворачиваюсь к ней, моргая влажными глазами.
– Это не важно, – безучастно говорю я. – Я уже никуда не лечу.
На меня наваливается усталость. Как же тоскливо, как стыдно теперь возвращаться! Позвонить маме, она – внутри все сжимается – обязательно будет в каком-то смысле ликовать. Отправить Руби сообщение, типа, представляешь, я вернулась, да я и не улетала… И весь этот треп о роскошных французах кажется сейчас таким глупым. Я вздыхаю.
Мне бы следовало одолжить у своей новой лучшей подруги, представителя авиакомпании, телефон – нужно же как-то из аэропорта добраться домой, в Хадсонвилл. Но я ничего не делаю. Замерев, я сижу в кресле, как будто оставаясь в аэропорту, я смогу предать все случившееся забвению, оторваться от реальности. Отрешенно смотрю на взлетную полосу. Гроза кончилась, и стоит тихая ночь: ни грома, ни молнии, темное небо кристально чистое.
Самолет гудит, набирает скорость и – я задерживаю дыхание – отрывается от земли, его нос задирается вверх. Уже летит. Это я лечу, вернее, должна была лететь. Я кусаю губы. Самолет поднимается все выше, унося с собой не только мой чемодан, но и все надежды и мечты. А я остаюсь здесь, и впереди у меня, скорее всего, такое лето, что хуже не бывает.