Душа Петербурга (сборник) - стр. 33
Царь знает, что к борьбе такой привык его гранитный город.
Но судьба изрекла свой приговор:
И деспот понял. Стихия свободы непобедима. Удавалось ему смирить народное волнение, но воля к свободе несокрушима, она прорвется не только в народе, но и в природной стихии. Она, как дух, веет, где хочет. А народ и природа объединены одним духом:
Еще острее воспринял эту тему В. С. Печерин – Агасфер[52] русской интеллигенции. В революционный период своего духовного скитальчества он написал апокалиптическую поэму на тему гибели Петербурга[53].
Он воспринял проблему борьбы творящего гения города с безликими стихиями в форме окончательного осуждения Петербурга. Для него прежде всего этот город порождение деспотизма, стоивший тысячи жизней никому неведомых рабочих. Город не оправдал своего торжества над стихиями. Рожденный на костях, он стал преступным городом оков, крови и смрада, возглавляющим тираническую империю. Стихии стали у Печерина орудием карающей Немезиды. Правда с ними. Поднимаются ветры буйные.
С ветрами идут юноши, погубленные Петербургом, которых этот демон истребил порохом, кинжалом, ядом. За ними солдаты, принесенные в жертву империализму.
И погибающее в волнах население присоединяется к этим проклятиям, отрекаясь от родного города.
И небо гремит с высоты: И ныне, и присно, и во веки веков!
Последний прилив моря – город исчезает. Являются все народы, прошедшие, настоящие и будущие, и поклоняются Немезиде.
Таково содержание поэмы «Торжество смерти».
В образе Петербурга проклятию предается весь период русского империализма, символом которого была Северная Пальмира[54].
Поэт Мих. Димитриев тему гибели Петербурга разработал в образе затонувшего города. В стихотворении «Подводный город» он как бы создает третью часть картины Пушкинского Петербурга. «Из тьмы веков, из топи блат, вознесся пышно, горделиво», и вновь исчезает, погребенный морскими волнами. Болото – город – море.