Дурман - стр. 27

– Ты так ноешь о своих проблемах, Соф. Но почему-то даже не допускаешь мысли, что у других людей тоже есть проблемы. Мир не крутится вокруг тебя, пойми наконец. И будь добрее. Не превращайся сама знаешь в кого.

Когда Крис уходит и оставляет меня наедине со своими мыслями, я отрываю метровый кусок туалетной бумаги, смачиваю его водой из-под крана и стираю свою надпись. Буквы размазываются по кафелю, оставляя кровавый след, и теперь не понятно, что же там было написано.

Я всматриваюсь в окно Чудика с крыши своего дома. Бордовые занавески колышутся на сквозняке. До чего же блевотный цвет. Надеюсь, что Чудик появится или даст хоть какой-то знак. Но его нет. Только бордовые занавески колышутся в пустой комнате. Я не вижу, но чувствую.

Жду полчаса, потом еще час. Все бесполезно. Нужно признать, что я – очень фиговая подруга. Настолько фиговая, что даже школьный изгой предпочтет остаться в изгнании, чем в моей компании. И то, что Чудик не пришел, вполне ожидаемо. Если бы меня унизили в школе, я бы…

– Наша сделка расторгнута, – говорит Чудик, сгорбившись в проеме полутораметровой двери, что ведет на крышу.

Чудик мнется возле двери и никак не решается зайти на крышу.

– Я пришел только для того, чтобы сказать, что наша сделка расторгнута.

– Но почему? – спрашиваю я, пытаясь изобразить святую невинность.

Сейчас – самый подходящий момент, чтобы вычеркнуть Чудика из своей жизни. Он больше не будет нести всякую чушь и позорить меня перед друзьями. Но что-то в этом парне не дает мне отпустить его. И я не знаю, то ли это обещание сделать меня звездой, то ли что-то другое.

– Ты еще спрашиваешь?! – кричит Чудик и подходит ближе. – Забыла, как унизила меня утром?

– Но я ничего не сделала. А за поступки Тима отвечать не могу.

– Вот именно, ты ничего не сделала. Этого вполне достаточно, чтобы разочароваться в человеке. Друзья так не поступают.

– Да что ты вообще знаешь о дружбе? У тебя нет друзей!

– У меня есть друг! – и он тут же поправляется: – Был друг. В моей первой жизни.

Слушать эти сказки без смеха просто невозможно. Реинкарнация – допустим, переселение душ – возможно. Но вечная жизнь самоубийц – это что-то новенькое. И если бы так и было, разве не это писали бы на брошюрах для отчаянных? Ведь тот, кто не хочет жить, точно не согласится на такую аферу.

– Ты думаешь, что со мной никто не хочет дружить, потому что я странный? – спрашивает Чудик.

– Разве дело не в этом?

– А может, это я ни с кем не хочу дружить и всячески отталкиваю людей от себя? То, что со мной происходит, напоминает летний лагерь, когда кто-то из сотрудников приезжает со своим ребенком. Первая смена проходит круто. Ты находишь друзей, вы веселитесь и клянетесь в вечной дружбе. Танцуешь свой первый медляк под «The Unforgiven», держишь ее за руку и робко целуешь в щечку. А через 21 день все, кто был тебе дорог, уезжают жить свою жизнь дальше, оставляя тебя в пустоте. На вторую смену приезжают новые ребята, и ты уже осторожничаешь. Потому что через 21 день они тоже тебя покинут. И к четвертой смене ты уже никого к себе не подпускаешь. Не потому, что не хочешь заводить друзей, нет. А потому, что терять близких – самое страшное в жизни. Так лучше совсем их не иметь. Только если в летнем лагере всего четыре, по ощущениям бесконечных, смены. В Аду самоубийцы – это и правда целая вечность. Моя вечность – длинною в 17 лет.