Дурман - стр. 22
– Кажется, что-то подобное было в «Гоблине». Самоубийцы становятся Жнецами Смерти. Странно, но они же забывают свою прошлую жизнь…
– Мы не в корейской дораме. Это все по-настоящему: Ад на Земле. Но самоубийцы не становятся никакими Жнецами Смерти. Они просто живут вечно, перерождаясь снова и снова.
– Все, с меня довольно, – говорю я, разворачиваюсь и подхожу к парапету, просто не смотрю вниз.
Чудик становится рядом, будто боится, что я вот-вот сигану.
– Самоубийцы попадают в Ад без очереди. Шаг в пропасть – бум – и ты начинаешь жизнь сначала. Никакой комнаты ожидания. Никакого суда и заседания, на котором проанализируют твою жизнь и решат, чего ты заслуживаешь. Никакой надежды на Рай. Никакого шанса. Ты просто сразу попадаешь в Ад и помнишь каждую секунду всего.
– И ты знаешь это, потому что… – я поворачиваю голову в его сторону и замолкаю.
Чудик выдерживает длинную паузу. Драматично, как в кино или телешоу перед объявлением победителя. А затем говорит:
– … 54 года назад я… В общем, не важно, как это произошло. Я лишил себя жизни и за это расплачиваюсь вечностью.
– Прости, но ничего глупее я еще не слышала.
На меня накатывает приступ смеха. Может быть, я и ку-ку, но не настолько, чтобы поверить в такую бредовую историю.
– Тебе сколько? – спрашиваю. – 17?
– Почти.
– И давно тебе почти 17? – не думала, что когда-нибудь смогу задать этот киношный вопрос в реальном мире.
– Мне почти 17 уже четвертый раз. И я не вампир, если что.
– Но все равно звучит бредово. Не находишь?
– Я и не надеялся, что ты мне поверишь.
– Тогда зачем это все рассказываешь?
– Чтобы ты не лишала себя жизни. Чтобы не повторила моей ошибки. Поверь, Ад – это отстой.
– Ты странный, – говорю я и поднимаю с пола бетонной крыши уже не белый лист для акварели – на нем отпечаток моего ботинка. Кажется, это лучшее, что я сотворила за последнее время.
Я рву бумагу в клочья и бросаю с крыши. Ветер подхватывает обрывки моей гениальности и разносит их по двору.
– Уходи, – говорю Чудику, – я не собираюсь заканчивать жизнь самоубийством.
Я складываю маркеры в пенал и поднимаю с земли папку для акварели. Родители вот-вот вернутся с работы, а значит, надо успеть залезть в постель и снова изображать недомогание.
– Забавно, правда? – говорит Чудик и садится на бетон рядом со мной. – Люди ищут смерти, а в наказание получают вечную жизнь.
Вздрагиваю от неожиданности, и порыв ветра выхватывает папку из моих рук. Я думала, что этот псих уже ушел.
– Почему ты все еще здесь?
Чудик поднимает рисунки, что рассыпались по грязному бетону, и вертит в руках то одной, то другой стороной.
– Твои работы… – говорит он.
– Да, они ничтожны, ты как-то уже говорил об этом.
И я снова вспоминаю Весенний фестиваль. Как кричала на учителя. Как отрезала волосы. Как притворно улыбалась перед Крис.
– Ты знаешь, что я живу в доме напротив? – Чудик резко меняет тему.
– Я даже не знала о твоем существовании. И предпочла бы не знать и дальше.
Я рассчитываю, что моя грубость его оттолкнет. Что Чудик уйдет и больше никогда в жизни не подойдет даже на три метра. Но по какой-то непонятной мне причине он не уходит.
– Вон там бордовые занавески на двенадцатом этаже, – говорит Чудик и показывает на окно дома напротив.
Даже не собираюсь смотреть в ту сторону.
– И что?