Дурман - стр. 14

Я прячу предсмертную записку в «Скорбь сатаны» Марии Корелли и включаю ноутбук. Захожу на сайт конкурса «Желтый слон». Сегодня опубликовали лонг-лист претендентов для публикации в альманахе молодых и перспективных художников. Пробегаю глазами по списку из 100 фамилий, но свою не нахожу. Может, не заметила? Еще раз внимательно останавливаюсь на каждой строчке и проверяю фамилию по буквам. Ошибки нет, как и меня среди претендентов. Пора складывать кисти.

Захожу на страничку Тима. Новостей нет, но рядом с фото мигает огонек online. Это хорошо, значит, что он жив, и я могу быть спокойна. Выскакивает сообщение от Мии: «Мне сделали выговор из-за ошибок в сочинении! Пиши нормально!» Должна признать: правописание – вообще не мой конек. Как и в целом сочинения. Я не люблю писать, от чего ведение дневника настроения дается с трудом. Мия могла предложить любые условия сделки. Но выбрала то, что у меня получается хуже всего.

Я набираю ответ: «Когда-нибудь на Земле останусь только я, а ты будешь нуждаться в помощи. И знаешь что? Я тебе помогу». Затем стираю сообщение, отправляю смайлик среднего пальца и закрываю крышку ноутбука. Если бы Мия не была такой беспардонной… Если бы она не ворвалась в кабинет своей мамаши, когда та проводила со мной сеанс… Если бы она не грозилась рассказать всей школе про мои проблемы с башкой… Мне бы не приходилось терпеть выходки этой истерички…

А на подоконнике распустился первый фиолетовый бутон. И теперь я понимаю, что вообще ничего не понимаю. Цветок конической формы, вытянутый и с пышной зазубренной юбочкой – похож на старинный граммофон. Вдыхаю сладкий аромат, и все переживания этого дня отпускают, как будто их и не было. Я не буду складывать кисти. Завтра я попробую еще раз.

Открываю закладку на статью в браузере и еще раз пробегаюсь по тексту: нарушения со стороны крови, такие как гемофилия и лейкемия, могут вызвать необъяснимые синяки. Глаза слипаются, все, пора спать.

В квартире становится тихо. Я не слышу ни чужих голосов из телефильмов, ни разговоров родителей. Достаю из-под кровати папин молоток, зарываюсь лицом в подушку и что есть силы ударяю себя по бедру.

Рубиновый или пунцовый? Пока наша машина стоит на светофоре, пытаюсь определить оттенок красного, что не дает ехать дальше. Я же художник и должна видеть в мире полутона: вот оливковое платье, тут сумочка цвета хвоща, помада бледная киноварь, а на вывеске буквы выведены мышьячной краской – и нет, я не про яд, это просто желтый. Но здесь, на заднем сиденье авто своих родителей, вижу только красный. Он как будто кричит: «Стой!» И я молча ору ему в ответ: «Нет!» С мамой боюсь даже взглядом встретиться. А если скажу еще хоть слово, она точно меня убьет. И сделает это быстрее, чем рак.

От скуки накручиваю на палец прядь волос – фиалка смылась в канализацию, теперь это анютины глазки. Как бы усердно я не драила голову шампунем, намертво въевшийся фиолетовый пигмент все равно остается. Что это значит? Что на выпускных фото я буду не тем человеком, которым себя ощущаю. Что меня навсегда запомнят, как девочку с фиолетовыми волосами, а не девочку с офигенными картинами. В общем, всегда следуйте инструкции на упаковке и ни при каких обстоятельствах не передерживайте оттеночный бальзам. Особенно, если это ультрафиолет.