Дублер - стр. 9
У него было много женщин. Он их видел насквозь.
Григорьева, все в том же свитере, прикурила одну сигарету от другой и уставилась в экран компьютера, освещающий в темной комнате ее задумчивое лицо. На экране было написано «ПАПИНА ДОЧКА». Григорьева впала в задумчивость. Нажала на delete, стерла заголовок. Опять написала. Переставила слова местами и вновь уставилась в экран. Открыла рассеянно «Фейсбук», прокручивая страницы. «Пройди тест и угадай, что тебя ждет?» Григорьева нажала – «Анализировать профиль». Спустя миг около ее фотографии появился результат: «Вы на пороге Большого романа». Григорьева откинулась на спинку кресла, выдохнув дым – ха! Вдруг позади услышала звук, вздрогнув, обернулась.
В проеме двери, подсвеченной из прихожей, стояла фигура мужчины. Григорьева вскочила, но таинственный злодей щелкнул выключателем, и Григорьева расслабилась.
– О, господи! Вань! Напугал!
Вань оказался мужчиной лет тридцати пяти, в джинсах и толстовке с капюшоном, вполне себе симпатичный.
– Что ты тут делаешь? Я не слышала, как ты вошел.
Парень подошел ближе.
– Думал, строчишь, как обычно, чего мешать.
– Тебе не пора ключи-то отдать вообще? Врываешься, – укоризненно заметила Григорьева.
– Не пора. Потеряешь. Ты ж все время теряешь. А у меня всегда есть второй комплект. Новое что ли пишешь?
Ваня подошел к компьютеру, с интересом глядя в экран, и автоматическим жестом затушил брошенную в испуге Григорьевой дымящуюся сигарету. Григорьева без энтузиазма посмотрела на экран.
– Да так. Думаю…
– А тот сдала? – поинтересовался Ваня.
– Сдала, – включилась в разговор Григорьева, – съемки уже. Ездила сегодня. Лучше б не ездила.
– У тебя всегда так. Только нервы зря тратишь.
– А ты помнишь, сколько я нервов потратила, пока писала?
– Как не помнить. Я ж первый читатель. Новый, кстати, дашь почитать?
– Да когда он будет, новый… И будет ли… Не идет, – посмотрела Григорьева на пустую страницу Word.
– Пойдет. Ты все время так, помучаешься, а потом напишешь, по-любому. Ты по-другому не можешь, – ответил Ваня.
Григорьева откинулась в кресле, прикурила новую сигарету.
– Знаешь, завидую таким, как ты. Вот ты айтишник. Сделал работу – точно знаешь, хорошо или плохо. Отработал, дверь закрыл и домой. А тут. Может, мне продавцом пойти? Хорошая профессия – продавец. Буду цветами торговать или книжками.
– Это ты уже говорила. Куда ты денешься со своего стула? – усмехнулся Ваня.
– Как рабыня, ей-богу, – пожаловалась Григорьева. – Пока пишешь – как в плену. И не выпустит, пока не допишешь. Такой автоплен. Хорошо маникюршам…
– Ага, только продавщицам и маникюршам столько не платят. И айтишникам тоже. Так что не ной. У вас надбавка за обязательные страдания. Не страдаешь – не поэт, не поддался на жалобы Григорьевой Ваня.
– Поэты не переписывают по сто раз. Или переписывают? – задумалась Григорьева. Она была законченным прозаиком.
– Так вам и надбавка за вредность. За переписки эти, – парировал Ваня.
– Драфты называется, – уточнила Григорьева.
Григорьева призадумалась. И правда, грех ныть, платили ей хорошо, и график опять же свободный. Вспомнила:
– А ты чего пришел-то вообще?
Ваня и сам, похоже, забыл, пришлось вспоминать.
– А! Дрель хотел взять. Если ты не против.
– Твоя дрель, чего против. Я вообще не знала, что у нас, верней, у меня, есть дрель.