Дубль Два - стр. 27
– Рад и я. И сожалею о случившемся с тобой. Это плохо и неправильно. Но это наука и опыт, а они редко бывают приятными, к скорби моей. Почему ты сказал «Славка», Митяй? – один из листов на правой ветви дрогнул, будто Дуб заинтересованно поднял бровь в сторону Алексеича.
– Ты же знаешь. А, надо, чтоб он тоже знал, я понял, – и лесник рассказал-промыслил его давешнюю выкладку про Ярь и Славу, и их соотношение во мне.
– Логично. Разумно. Но неверно, – Дуб отозвался тут же. И, кажется, эту связку сочетаний он донёс привычно, будто привык повторять её очень часто, как любимую поговорку.
– В нём редкий по нынешним подлым временам запас Яри, Митяй. И это вредило ему всю жизнь. Нельзя жить вольно, пытаясь угодить сперва родне, потом любимой, потом князьям. Не умеет. Но хочет научиться. А значит – может. Ты спросил, чем можешь мне помочь, Яр. Начни помогать с себя. Из больного – плохой лекарь. Из немого – неважный певец. Слабый – не лучший защитник.
Я чувствовал, что Дуб сообщал что-то бо́льшее. Но мне не хватало понимания. Как в той истории с измерениями.
– Да, я хочу научиться. Ты можешь дать мне мудрость и силу, Дуб? – мне казалось, что каждая следующая умозрительная реплика, если можно так сказать, получалась легче и свободнее.
– Ты уже учишься. А мудрость и сила изначально даны каждому разумному. Развивать их, оставить как есть или отказаться от них – личный выбор. Тобой всегда двигал долг, воспитанный с юных лет. Ты был должен слушаться, выполнять указания, соответствовать ожиданиям. Не вини за это родителей, это не их ошибка. Их самих так воспитали. Долг и рабство – разные вещи. Ведь даже понятия отличаются. Вас слишком давно приучили подменять одно другим.
Казалось, я по-прежнему понимал не всё, что сообщал Дуб. Так бывает, когда начинаешь учить чужой язык и читаешь текст на нём – догадываешься о смысле по знакомым словам и контексту. А ещё мне припомнились учения и религии, где деревья давали знания. И везде это откровенно порицалось. Но те, кто повисел на копье, прибив себя к стволу, или отведал плодов, признавались равными Богам. Правда, пользы с того было очень по-разному.
– Он определенно хорош, Митяй! Он учится на несколько порядков быстрее. До сказки о вашем одноглазом Боге дошёл после третьего вопроса, из которых один был данью вежливости, второй показал его человеком чести, а третий раскрыл его слабость.
Лесник светился гордостью, будто я был его любимым учеником или родным сыном.
– Да, ты можешь стать сильнее и мудрее, Яр. Ты слишком часто умирал за краткий промежуток времени даже для людей. Потеря части себя – всегда смерть, что бы ни говорили ваши пророки. Ты сохранил жизнь, пусть и волей случая. И взял её в свои руки. Я полагаю, тебя ждёт большое славное будущее. Или спокойная размеренная жизнь. Потому что теперь ты знаешь, что сам волен выбирать дорогу.
– Задавай свой вопрос, Дуб, – попросил я. Мне в голову не шло больше ни единого вопроса, которым стоило бы прямо сейчас озадачивать разум такого уровня и масштаба. В ней, в голове, вообще стало как-то просторно и свободно. Казалось, все накопленные за всю жизнь знания могли поместиться в спичечном коробке. А я стоял даже не под сводами храма вселенской мудрости. А под высоким чистым небом. И мудрость была вокруг меня. Я знал, что могу научиться находить её сам.