Дубль Два. Часть вторая - стр. 5
– Ну да, на тоненького прошло, согласен. Но прошло же? Одно к одному сошлось: и девица-краса, и родня обретённая, и наставник старый. Ты, Серый, помнишь, в какую зиму смог окрест меня коло дивное, разноцветное разглядеть? – если я ничего не путал, что речь шла о той самой ауре.
– Такое забудешь, – уселся прямо на короткую пыльную траву рядом со мной Сергий. – семьдесят семь годков прошло, как один, как и в былинах сказано. В ту зиму и увидал.
– А он – сегодня. Да сумел напрямую ко мне мыслью дотянуться, так, что ни единого из вас не потревожил.
– Иди ты! – дед дёрнулся, и очки упали с носа, он едва успел подхватить над самыми камнями. Надо бы нам всем, пожалуй, на травку перебраться. На земельку тоже можно. Где помягче.
– Сам иди. Речь смысленную, ко Древу обращённую, повёл Странник, у которого опыта – с гулькин… эммм… неопытный Странник, в общем. Но это ладно, это бывало, пусть и не так быстро. А он ведь, Серый, Землицу-матушку почуял!
Очки всё-таки выпали из рук старика. Хорошо хоть – на штаны. Надо, кстати, будет ему что-то более актуальное справить – в нейлоновой полосатой рубашке и брюках, пусть и отглаженных, со стрелками, что были заправлены в начищенные кирзовые сапоги, смотрелся он… Не смотрелся он, короче. А прибавить к тому ещё привычку пристально глядеть на банку с растением и разговаривать с ней вслух – жди повышенного внимания в любой гостинице. Санитаров бы не стали сразу звать.
– Могута… – зачарованно прошептал Сергий, и тут же прижал широкую ладонь ко рту.
– Она, брат, самая, – подтвердило Древо. – Ты, Аспид, пока о простом думай, правильно. Портянки там, портки, фельдшера́ из «жёлтого дома». Тебе головку-то напрягать рано пока. Вон опять едва не растёкся мыслию по древу-то. – В Речи его слышалось, кажется, смущение.
Алиска вынырнула из машины, куда сунулась, стоило только деду опасть на обочину и перестать угрожать банке разбитием. Разбиением? Боем стеклотары, короче. В одной руке у неё была полторашка с водой, на второй с выражением крайней заинтересованности на моське подпрыгивал Павлик. Я продолжал сидеть на гравии, впивавшемся в задницу, не обращая ни на ощущения, ни на происходящее в целом, кажется, ни малейшего внимания. Картинка растущих внутрь деревьев была слишком яркой, чтобы отвлечься от неё так быстро.
Лина буквально выдернула бутылку у сестры, намочила невесть откуда взявшийся носовой платок и стала обтирать мне лицо. На платочке были какие-то цветы. Кажется, тоже розовые. Как те лучи, что тянуло ко мне её поле. Только в них, в середине, пробивались заметные синие полосы. Тревога, наверное. На то, что творилось вокруг, я смотрел, как безнадежный завсегдатай сумасшедшего дома – ни эмоций, ни интереса, ни внимания. Даже когда Лина отняла от лица платок, насквозь мокрый и полностью ярко-красный, никакой заинтересованности во мне он не вызвал.
– Это что же выходит, – начал было Сергий, но Ося тут же перебил его:
– То самое, Серый. Вот прямо оно, как есть. За плечом у княжича должен именно такой дядька стоять – ярый да могутный. Так у вас исстари повелось. И он теперь у нас есть. Главное, чтоб перестал в овощ играть, а то долго что-то.
– Да ты никак и вправду из ума выжил, Оська! – воскликнул дед, так и не отняв ладонь от лица. – У него с твоего первого «здрасьте» чуть все мозги не вылетели, а ты третьим порядком сразу?! Да у него шансов, чтоб душа в тулово вернулась, поди, ни единого и нет!