Друиды Русского Севера - стр. 43

(пирамидками из камней); аналогичны им увенчанные рогами чукотские сложения из камней. Можно привести в качестве параллели и древнекритские святилища Великой Богини: их изображения включают в себя рога, и это позволяет причислить крито-минойскую («пеласгийскую») религию к исследуемому кругу теологем.

Коль скоро гиперборейское название оленя соотносится с понятием Бога (или Богини: последний вариант, вероятно, архаичнее), то, наверное, существуют языки наследников гиперборейской протоцивилизации, сохранившие этот корень в качестве имени Бога и уже забывшие его «оленьи» ассоциации. Разумеется, тут следует вспомнить древнесемитский корень – EL– (-IL-) как одно из имен Бога, вошедшее во все конфессии авраамической традиции. И православный миссионер Иннокентий (Вениаминов), собравший в 20–30‑е годы XIX века ценнейший этнографический материал о коренных жителях Русской Америки, алеутах и северных индейцах, с удивлением констатировал, что в религии индейцев-тлинкитов Верховным Существом, Богом-Творцом является Эль, существовавший «прежде своего рождения», и что его имя «по произношению своему весьма близко к одному из еврейских имен Бога (Эль, Бог могущества)»[58].

Наверное, это удивительное соответствие можно истолковать как подтверждение известных преданий о «потерянных коленах (родах) Израилевых». Однако самое, по-видимому, непротиворечивое толкование выводит нас на субстратное, гиперборейское божественное имя, чьи истоки скрываются в глубине десятков тысячелетий. Вряд ли может смущать то обстоятельство, что тлинкитский Эль – это, как правило, уже знакомый нам мифологический Ворон (иногда Эль принимает и другие формы). В палеоазиатском варианте реконструируемого гиперборейского мифа Ворон связан с Полярной звездой, то есть именно с тем «небесно-земным» локусом, где и происходит первотворение мира – сфера действий тлинкитского Эля. Да и некоторые образы в мифологических сказаниях о нем самом дают возможность его гиперборейской идентификации, например, образ морского острова, где хранятся высшие, изначальные ценности мира: свет, пресная вода и т. д.

Палеоазиатские лингвистические реконструкции, по-видимому, могут рассматриваться и как свидетельство первоначальной женственности исследуемого теонима. Дело в том, что в чукотско-камчатском праязыке «лахэ» – это мать; отсюда прачукотское «(х) эллахэ» и ительменское «лахск» с тем же значением. А вот слово олень в прачукотском – «(х) эльве» – имеет хотя и схожую, но все-таки иную форму; вероятно, понятия олень и мать (Богиня-Мать?) в прачукотском языке уже обособились.

Примечательно, что один из языков-изолятов Дальнего Востока – нивхский – тоже знает слово «лах», но здесь оно означает главную часть остроги, А это уже скорее фаллический, мужской образ. Возможно, нивхский язык отражает стадиально более позднюю фазу, когда изначальный гиперборейский теоним (реконструируем его как *ELI или *ELA) стали соотносить уже не с Богиней-Матерью, а с мужским началом.

Тогда, очевидно, в русском олень (елень) – н– является притяжательным аффиксом, а все слово будет означать «принадлежащий Богине» или Богу, «Божий». Получается, что и дошедшее до нас в античной традиции имя гиперборейца Олена переводится так же.

На примере теонима *ELI можно поговорить в целом о реконструкции сакральной лексики в праязыках. Очевидно, что методами чисто лингвистической компаративистики теоним не воссоздается. Однако его морфему, как мы видели выше, допустимо отыскать с помощью приемов сравнительной мифологии – в том случае, если в нескольких архаичных традициях выявляется повторяющаяся словоформа со сходной семантикой (желательно, чтобы это сходство имело место сразу по нескольким осям соответствующей ассоциативной матрицы).