Другой мир. Хроники исхода. (Обновлённая авторская версия) - стр. 45
Отправили и его во двор. Шура выложил на стол стопку документов. Я полистал их. Документы убитых отложили (что с ними делать – потом решим). А вот и наш «природный» немец – Курт Меллер, ефрейтор, пехотный полк. Побеседуем? Шура выглянул во двор и гаркнул:
– Омельянчук! Фрица нам приведи!
Через пару минут в комнате появился немец. Держался он с опаской и в то же время с достоинством. Войдя, сразу встал навытяжку и назвал свое имя, звание и номер части. Замер в ожидании. Среднего роста, нормального телосложения, короткие светло-русые волосы. Дальше на вопросы отвечал обстоятельно.
Он оказался родом из Восточной Пруссии и жил в пригороде Кенигсберга (почти земляки мы с ним, из одного государства эти земли… были). До войны – работал в автомастерской. Призван в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Участвовал в Польской кампании. За нее получил треугольник ефрейтора. Служил фактически по специальности – водителем-механиком. В атаки не ходил, возил офицеров. Стрелять приходилось, как же без этого. Но войну не любил, больше предпочитал ковыряться в технике.
– Знаем мы вас, пацифистов-карателей, – хмыкнул Шура.
Ну да, выводы делать пока рано, слова его мы все равно не проверим. Хотя я чувствовал – не врет.
Отправили пруссака обратно в сарай. С политруком разговаривать не хотелось, от слова «совсем». Сменили Артема в карауле на двух бойцов. Вызвали Цитадель, доложились, запросили новости. Коля хотел сразу лететь к нам. Осадили. Нет надобности, пока. Сели обедать сами. Делились мнениями. Шура спросил Артема:
– А ты чего из арбалета садил, автомат-то на что тебе?
Парень смутился и ответил, что раньше из него не стрелял. Понятно-с, в армии не служили-с. Дальше, конечно, обсуждали портал. А именно насущную необходимость его контролировать. Мало ли, что оттуда завтра вылезет? И, разумеется, то, что он работает только в одну сторону – не сильно утешало. Хотя… Если тут – вход, значит, где-то должен быть и выход? Будем думать!
После обеда Шура оставил в карауле Омельянчука, а сам, припахав Соколова, принялся разбираться с трофеями. Мы втроем решили пройтись по деревне. Заглянули снова к старосте, и я справился – как чувствует себя его дочь. Сван ответил, что ей гораздо лучше и низко поклонился. Сказал ему, что – «через пару дней заглянет наш лекарь и лично ее посмотрит». Снова поклон. Спросил – «Когда тут начинается сезон весенне-полевых работ»? Староста почесал в затылке и ответил, что уже идет вовсю. Ну да, солнышко пригревало хорошо. Подумал о том, что пора картошку сажать. Блин! Вот о чем это я? У нас тут немцы из портала лезут, а я о картошке!
Кстати, говорили мы со Сваном на смеси немецкого и имперского (я уже стал понимать и выговаривать отдельные фразы). Пошли дальше. За нами вилась стайка мальчишек. Выдернули из нее нашего знакомого, владевшего русским, – побудет за гида. Расспрашивали его о местном быте. Ничего особенного – деревня жила своей неторопливой жизнью. Я задал вопрос про разрушенный мост над оврагом. Пацан замялся и ответил, что его прокляли, и сколько бы его ни строили – он постоянно разрушается. Серьезно? Ну-ну… Затем спросил, давно ли мельница на озере не работает. Мальчишка ответил, что с того момента, как умер старый мельник, а новый не смог найти согласия с водяным и переехал оттуда. Чего?! Какой водяной?! Шутит, что ли пацан? Да нет, глаза серьезные. Не улыбается. М-да, особенности национальной экологии, однако!