Другие времена - стр. 96
– Ты что же мне не сказала? – еще не зная, радоваться или чего-то опасаться, требовательно спросил Кукуев.
– Сказала, и не один раз, – непривычно тихо произнесла Зинка и нашла в темноте его руку. – Я же говорила тебе, я не женщина… Теперь убедился?
– И что за разговор у тебя?.. Могла бы и прямо сказать – девка. Что ж теперь… – в голосе его звучало недоумение человека, не уверенного в последствиях совершенного поступка.
Недоверчивость эту Зинка в темноте приняла за смущение, разглядев в ней даже какие-то одной ей видимые признаки нежности.
Растерянность Кукуева понять легко. Порушенное вот так, чуть не дуриком, Зинкино девичество требовало как бы нового взгляда не только на случившееся, но и на весь путь, пусть и не очень продолжительных, но весьма насыщенных отношений с арматурщицей.
– Что ж, тебе до меня никто не нравился? – спросил Кукуев, увидев себя со стороны удостоенным награды.
– Ну почему же… Мне нравились всегда люди только серьезные, даже один технолог, но он был женат вторым браком.
– И все? – Кукуев хотел, чтобы говорили о нем.
– Ну, было еще два ветеринара, но оказались оба люди несерьезные…
Когда вышли на улицу, небо встретило их звездным фейерверком.
Полная луна стояла высоко-высоко, и в этом высоком ее парении виделось тоже что-то праздничное. Воздух был морозным, чистым, хрустел снег под ногами, как овес под каблуками новобрачных, и стройка, светящаяся множеством огней, в снежном убранстве тоже казалась праздничной.
– Ты теперь будешь моя путеводная звезда… – от большого желания сказать что-нибудь красивое произнес Кукуев. Сказанного показалось недостаточно, он подумал и добавил: – И будешь теплиться всю жизнь…
– Вот видишь, – привычно звонким голосом сказала польщенная Зинка, – у тебя и лицо стало более содержательным.
– Ты почему меня выбрала? – с другой стороны попытался утолить свою гордость Кукуев.
– Из молодежи ты дельный элемент. Известный процент народа, ты же видишь, спивается, а ты непьющий, это большой плюс. Тебя к рабфаку будем готовить…
В голосе Зинки уже звучали привычные товарищеские интонации, прямые, трезвые, деловые суждения, отмеченные печатью неповторимого времени.
Кукуеву показалось на минуту, что выплеснувшиеся через край отношения снова возвращаются в привычное деловое русло, и успокоился.
Откуда ему, все еще деревенщине, было знать, что в эту маленькую головку вмещались обширнейшие планы, что из своих смутных и кудрявых мечтаний, как из кудели, она умеет прясть путеводную нить.
– Прежде всего, тебе нужно привыкнуть читать газеты. Жизнь на глазах меняется, ты знаешь, к примеру, что архипелаг Новая Земля теперь называется имени Каменева, Льва Борисовича? А что трудящиеся Челябинска обратились в правительство с просьбой переименовать их город в Кагановичеград? Вот видишь, не знаешь. А про Декрет о «безбожной Пятилетке» помнишь? К 1 мая 1937 года имя Бога должно быть забыто на территории нашей страны.
Люди, может быть, и хотели бы забыть, но на небесах происходили такие события, которые ни в какие земные понятия не укладывались. Так, 18 июня 1936 года в день солнечного затмения сообщили о смерти великого пролетарского писателя Максима Горького. Старики вспомнили, что в 1905 году 9 января, в памятное воскресенье, тоже было солнечное затмение.