Другие времена - стр. 37
– Дело житейское, Дмитрий Дмитриевич. Одному режиссеру квартира нужна позарез, другому звание, что ж он ходит пятнадцать лет в «заслуженных», а ровеснику уже три года как «народного» дали. Кому-то просто деньгу зашибить надо, стоит без работы пять лет, все запасы проел. А-а! Махнет рукой и схватится. Это вещи обыкновенные. Главное-то все-таки в другом. Люди, слабые духом, всегда были и будут, те же воры, например. Все дело в том, каков их общественный статус и каково у них самочувствие. Сегодня же ворюга чуть ли не национальный герой. Спасители отечества. Видели, небось, в телевизоре этих клуш с избыточным темпераментом: «Не смейте спрашивать, откуда у него деньги! Не смейте заглядывать в чужой кошелек! Ударьте его по лицу, если такое спрашивает!» Потом этих куропаток благодарные бандюги по надобности расстреливают в парадных, но имидж вора от этого уже не страдает. А вот в советское время, и это почему-то не хотят вспомнить, вор должен был вести скромный образ жизни, не высовываться. Так же и на студии отношение и к заказным фильмам, и к тем, кто их делал, было вполне определенное. «Витя, ты зачем за эту лабуду взялся, мне ж предлагали и Глебу предлагали, мы отказались. Ленин Финляндии независимость жалует. Это ж все липа, сопли!» – «Знаю, Леша, но у меня дочка родилась, в одной комнате живем, квартиру обещают». – «Все понял, нет вопросов».
Проходит полгода.
«Леша, я картину закончил, приходи на худсовет». – «Нет, Витя, не приду, ты меня лучше на новоселье позови».
Ведь самое главное, чтобы человек знал, как он в глазах людей выглядит, чтобы не геройствовал и не чувствовал себя этаким удачником по профессии, дескать, я на «Волге» и в пыжике, а вы со своим кукишем в кармане в трамвае и вязаной шапочке. Сварганили Дзиган с Березкой революционную клюкву-люкс «Негасимое пламя», а Козинцев от тоски в Кисловодске посмотрел и припечатал: «неугасимая березка». Картина сгинула, никто и не вспомнит, а клеймо на придворных угодниках осталось. Не чувствовали себя деляги и торгаши уютно, а уж на Ленфильме это точно.
– Можно вопрос, может быть, немножко бестактный…
Алексей Иванович с готовностью развел руками, как бы не предполагая возможности возражения.
– А у вас есть свой вклад в «лениниану»?
– А как же! По моей инициативе и под моим редакторством был снят фильм о замечательном человеке, Генрихе Осиповиче Графтио. А Графтио это ГОЭЛРО, а ГОЭЛРО это детище Ленина и Кржижановского. Хоть и Папанов играл Графтио, а картина получилась слабенькая, бледненькая. Посмотрели начальники в Москве наше изделие и попросили Ленина убрать по-хорошему. Нельзя, говорят, чтобы великий вождь мелькал в таких слабеньких картинах. Так что, нес я свой вклад и не донес.
– Ясно. Бывает. Вы про худсовет говорили, – напомнил Дмитрий Дмитриевич.
Алексей Иванович с почтением называл имена тех, кто входил в состав худсовета творческого объединения, где решались судьбы сценариев, фильмов, и где ему, тогда еще начинающему коллеге, пока была отведена скромная роль наблюдателя. Из лиц, составлявших ареопаг, только имя Ольги Федоровны Берггольц было знакомо Дмитрию Дмитриевичу да имя отставного генерала, начальника милиции Ленинграда. Впрочем, краткий комментарий к другим именам, ему неведомым, вызывал доверие и уважение.