Драма моего снобизма - стр. 86

– Да, это делает зачастую непонятным и даже неприемлемым поведение людей, которых мы плохо знаем, и даже тех, которых мы знаем, как казалось, хорошо. Т. е. использование внутреннего урюпинска как некоего стандарта сравнения для понимания других людей часто весьма неэффективно. А также недооценка того фактора, что человек склонен и фильтровать всю не устраивающую его информацию, и интерпретировать собственные и чужие действия таким образом, чтобы не выйти из зоны собственного комфорта. И кажущаяся абсурдность интерпретаций на самом деле вполне естественна.

– Тем не менее, люди как-то выбирают друзей и партнеров, не слишком далеких от себя, да и мотивация поведения при соблюдении принятых его стандартов не так уж и важна. Проблемы резко обостряются в критических ситуациях. Когда, например, стоит принципиальный выбор между собственными интересами и интересами других, а Боливар не выдержит двоих. Или, когда снимается внешний контроль, например, государства за соблюдением законов. Или, когда поляризуется внешнее поле идеологии, и нужно делать непростой выбор, какой позиции ты придерживаешься. В стабильных обществах такие ситуации возникают крайне редко, и слава богу. Другая проблема, связанная со структурой внутреннего урюпинска, возникает, когда один человек получает большую власть над другими. Чем больше эта власть, и чем меньше действующих ограничений, тем ситуация опаснее, поскольку небольшие внутренние отклонения мировоззрения от средне-объективного могут оказывать непредсказуемое влияние на окружение, вплоть до государства. Такие примеры история нам показывала не раз – на вскидку из российской – это Иван Грозный, Петр Первый, Ленин, Сталин, да тот же слабый Николай Второй, который де факто привел страну к катастрофе.

– В дискуссиях на «Снобе» мы тоже нередко забываем об отличиях наших урюпинсков, хотя это и не так критично.

– А о чем думает тот, которого нельзя называть, очень важно для всех граждан страны и не только. У меня есть свои представления о его внутреннем урюпинске, но я не хочу их обсуждать, глядя на фотографию.

– Напрасно. Полагаю, он думает о двух вещах. Во-первых, конечно, очередная формальная сцена в окружении православных иерархов, отчасти приятна, но всё же это давно надоело, эти протокольные съемки, это регулярное окружение разными людьми и необходимость с ними о чем-то говорить. Но это издержки миссии, тяжелый повседневный труд, который мало, кто способен оценить. Во-вторых, о том, что Россия – конечно наследница Византии, и Москва – это третий Рим, хотя именно православные корни тут не так и важны, да и патриарх слабоват. Но нужно достойно нести ношу, доставшуюся от предков. И сделать все, чтобы Россия имела то положение и то уважение в мире, которое она исторически заслужила. Как и её глава. И о том, что всё же неисповедимы пути господни, и вся цепь событий его жизни совершенно не случайна. Очевидно, его всё же выбрал господь, кем бы он ни был для того, чтобы вывести Россию из исторического тупика, в который она чуть не зашла. И Афон – как место силы и связи времен, тут очень важен и символичен.

– По поводу урюпинска замечательно сказано. Что касается телепатических гаданий, позволю себе не согласиться. Когда человек конструирует картинки будущего, как то, например, выходы из исторических тупиков, взгляд направлен вверх и, обычно, вправо. Кстати, в этом направлении Путин смотрел во время предыдущего визита. В этот раз на большинстве фотографий он смотрит вниз и вправо. Это обычно случается во время внутреннего диалога. С кем, о чём…. поле для фантазий широкое. Но одно ясно: не о светлом и не о высоком он думает. Чтобы в этом убедиться, можно, например, воспроизвести его выражение лица самому и прислушаться к ассоциациям и ощущениям.