Достойный жених. Книга 1 - стр. 17
Лата попыталась представить себе комнату новобрачных. Предположительно, в ней будет витать аромат туберозы. По крайней мере, в этом была уверена Малати.
«Теперь розы мне всегда будут напоминать о Пране», – подумала Лата. Было совсем неприятно следовать за собственным воображением далее. Мысли о том, что Савита будет спать с Праном, не упростили ситуацию. Это вовсе не казалось романтичным. «А вдруг они слишком устали», – с надеждой подумала она.
– О чем ты думаешь, Лата? – спросила ее мать.
– А, ни о чем, мама, – машинально ответила Лата.
– Ты поморщила нос. Я видела это.
Лата покраснела.
– Не думаю, что когда-нибудь захочу выйти замуж, – выпалила она.
Госпожа Рупа Мера была слишком утомлена свадьбой, слишком измождена эмоциями, слишком расслаблена санскритом и пресыщена поздравлениями. Короче говоря, она устала настолько, что не могла сделать ничего большего, кроме как смотреть на Лату в течение десяти секунд. Да что же вселилось в эту девчонку, скажите на милость? Что было хорошо для ее матери, и для матери ее матери, и для матери матери ее матери, должно было удовлетворить и ее. Однако Лата всегда была сложным человеком, обладала собственной волей, тихой, но непредсказуемой, – как во время учебы в монастыре Святой Софии, когда она вздумала стать монахиней! Но у госпожи Рупы Меры тоже была воля, и она была намерена поступать по-своему, даже если не питала ни малейших иллюзий насчет податливости Латы.
Но все-таки Лату назвали в честь самой податливой вещи – виноградной лозы, приученной цепляться: сначала за семью, а после за мужа. Действительно, когда она была ребенком, то всегда крепко, ловко цеплялась за мать. Внезапно госпожа Рупа Мера разразилась вдохновенным поучением:
– Лата, ты – виноградная лоза! Ты должна будешь увиваться вокруг своего мужа!
Это не возымело успеха.
– Увиваться? – переспросила она. – Увиваться?
В слове прозвучало столько презрения, что мать не смогла удержаться от слез. Как ужасно иметь такую неблагодарную дочь! И до чего же непредсказуемым может быть родное дитя!
Теперь, когда по ее щекам текли слезы, госпожа Рупа Мера переключилась с одной дочери на другую. Она прижала к груди Савиту и громко рыдала.
– Ты должна писать мне, дорогая Савита, – говорила она. – Ты должна писать мне каждый день из Шимлы. Пран, ты теперь мне словно сын, ты обязан взять ответственность и проследить за этим. Скоро я буду одна в Калькутте – совершенно одна!
Это, конечно, было чистейшей неправдой. Арун, Варун, Минакши и Апарна будут всей толпой вместе с ней, в небольшой квартирке Аруна в Санни-Парке. Но госпожа Рупа Мера пребывала в абсолютном убеждении, что субъективная истина превалирует над истиной объективной.
Тонга постукивала по дороге, и тонга-валла[47] пел:
– Сердце разбилось на куски – один упал здесь, а другой упал там…
Варун начал тихо подпевать, затем запел громче, а потом внезапно умолк.
– Ох, пой дальше! – сказала Малати, мягко подталкивая Лату локтем в бок. – У тебя приятный голос, Варун. Как перезвон… Тарелок в посудной лавке, – прошептала она Лате на ухо.
– Хе-хе-хе, – нервно рассмеялся Варун. Понимая, что голос его звучит неуверенно, он попытался добавить зловещих ноток. Но не вышло.
Он чувствовал себя несчастным. А кроме того, зеленые глаза Малати и ее сарказм – поскольку это непременно был сарказм – ситуацию не улучшали.