Дорога в прошедшем времени - стр. 25

Летом 1932 года Виктор Бакатин, студент Сибирского геолого-разведочного института, проходил маркшейдерскую практику на Центральном руднике Сибзолота. И как-то вечером на волейбольной площадке встретился с белокурой девушкой… Ее звали Нина. Попала она в эти глухие места шишковской «Угрюм-реки», где вовсю начиналось строительство социализма, конечно, не случайно, а по воле партии большевиков. Поездкой в Сибирь искупляла грех своего неправильного происхождения, которое не было рабоче-крестьянским. Ее отец был художником.

Нина Куликова 10 апреля 1932 года с отличием окончила Калужский медполитехникум, но сразу продолжить учебу в институте не имела права. Она должна была предварительно отработать два года фельдшером на стройках индустриализации Сибири. Ее направили в Сибзолото на Центральный рудник. Я считаю, это было очень правильное и своевременное решение. Страшно подумать, что бы произошло, если бы ВКП(б) не заботилась о кадрах для отдаленных перспективных районов и если бы не было поручения Госплану совместно с Наркомздравом значительно укрепить сеть лечебных учреждений Кузбасса и укомплектовать ее необходимым медицинским персоналом. Виктор не встретился бы с Ниной, и… ничего бы не стало. По крайней мере, не было бы меня и много другого со мной связанного. Так что искреннее спасибо партии от дитяти индустриализации.

Решение было. Благодаря ему мои родители встретились. Полюбили друг друга и вместе достойно прожили долгую жизнь самоотверженных высокопрофессиональных тружеников и честных людей. Горный инженер и врач-хирург. Создание второй угольной базы страны – Кузбасса – было делом их жизни. За это партия и правительство награждали их орденами и медалями, бесчисленными почетными грамотами и еще более бесчисленными подписками на госзаймы. В итоге они получили звания заслуженный шахтер и заслуженный врач республики, пенсию по 120 рублей и маленькую квартиру в Москве на площади Гагарина.

Оба многие-многие годы были членами ВКП(б) – КПСС. Мало того, Н.А. Бакатина почти в каждой больнице-поликлинике, где работала, избиралась парторгом. Настолько она была активна, эмоциональна, располагала, притягивала к себе. Отец был разумнее и спокойнее. В общественной жизни он никогда не высовывался, ограничиваясь общей для всех инженеров обязанностью пропагандиста. И тем не менее какую-то критику советской действительности я слышал только от матери, но не от него. Происходило это, как правило, в малоярославецкой среде. Ничего серьезного не было. Так… поругивали. Ленина – за безбожие. Сталина – за развал деревни и ГУЛАГ. Последних комвождей – вообще ни за что: «Разжирели там на спецпайках…» Отец никогда не позволял себе и этого. Молчал. Но как оказалось, недостатки нашего социализма переживал гораздо глубже. Задумывался над тем, что происходит, серьезнее. Не верил он в возможность коммунизма, который строил, а обновление социализма приветствовал. Наши «кухонные» разговоры на закате перестройки подтверждают это.

Идеологическое многообразие, выразившееся в публицистическом буме, критика и очернительство советского прошлого захлестнули двух старых членов КПСС. Они часто спорили. Насколько я могу судить, прав был всегда отец. Стоило мне об этом сказать – спор прекращался. Мать соглашалась. Я был для нее авторитетом. Родители никогда не были фанатиками, а со временем перестали быть энтузиастами социализма. Период повального отрицания марксистско-ленинского курса не стал для них мировоззренческим крахом, крушением жизненных идеалов. Как оказалось, они были к этому внутренне готовы. Жизнь сама подвела их к переоценке прошлого. Они жили в стране, где можно было только строить коммунизм. Строить на воле, по возможности получая от этого удовольствие. Или строить в ГУЛАГе. Они, как все нормальные люди, выбрали первое, и смысл жизни находили не в служении Идее или Вождю, а в Работе. В итоге получилось то, что должно было получиться. Чистые технари, они без остатка отдавались творческому труду, находя в этом и жизненный интерес, и признание, и самоутверждение.