Дорога в Омаху - стр. 33
– Спасибо, Тули, – благодарно кивнул Дивероу, принимая напиток.
Заботливый хозяин разыскал передававшуюся по кабельному телевидению информационную программу. Судя по живописанию добрых деяний некой неизвестной особы, этот телеканал занимался рассмотрением обыденных, затрагивающих интересы широких слоев тем.
– Вот она, та женщина, чьи самоотверженность, милосердие и доброта делают время невластным над ней. Взгляните на ее лицо, хранящее следы ангельских поцелуев, даровавших ей вечную юность, загляните в глаза ее, неизменно ясные и в то же время непреклонные, – торжественно вещал звучным голосом диктор.
Камера скользнула в сторону, и на экране появилась женщина в белом одеянии монахини. Она раздавала подарки в детской больнице в какой-то охваченной войной стране «третьего мира».
– Зовут героиню нашей сегодняшней передачи сестрой Энни Милосердной, – продолжал диктор, растягивая гласные. – Это все, что известно нам о ней, и, как услышали мы из ее собственных уст, большего мир никогда не узнает. Каково ее настоящее имя, откуда она – окутанная загадочностью тайна, пронизанная, возможно, безысходной болью и неизбывным стремлением к самопожертвованию…
– Тайна – как бы не так! – заорал в телеэкран Сэмюел Лансинг Дивероу, подскакивая от гнева. – Это я, а не ты, испытываю безысходную боль! Чертова кукла, ты слышишь меня?
– Сэмми, Сэмми! – Размахивая обеими руками, кинулся к нему с криком вдоль стойки красного дерева Гэвин О’Тул, горя искренним желанием успокоить своего друга и клиента. – Заткни свою поганую глотку! Эта женщина, дьявол бы побрал ее, как-никак святая, а мои завсегдатаи, сам понимаешь, не все протестанты. – Потянув к себе Дивероу через стойку, он, оглянувшись кругом, понизил голос: – Иисусе, кое-кто из них не согласится с твоими словами, Сэмми! Но не волнуйся: Хоган сумеет с ними справиться. Сиди смирно и помолчи!
– Тули, ты не понимаешь! – вопил элегантный бостонский юрист, чуть не плача. – Она – вечная, неиссякаемая любовь моя! Девушка, о которой я так мечтал!
– Это уже лучше. Много лучше, – прошептал О’Тул. – Продолжай в том же духе.
– Видишь ли, она была шлюхой, а я спас ее!
– Да перестань ты!
– Она убежала с Дядюшкой Зио! С нашим Дядюшкой Зио. Он развратил ее!
– С каким таким дядюшкой? О чем ты, черт тебя возьми, толкуешь, малыш?
– Собственно говоря, это папа римский. Он заморочил ей голову и забрал ее с собой в Рим, в Ватикан…
– Хоган, выстави отсюда этих ублюдков и закрой за ними дверь!.. А ты, Сэмми, уходи через кухню: через парадную дверь тебе не прорваться.
Спеша на север, в Уэстон, по самой малолюдной и не перегруженной транспортом дороге, Сэм размышлял о том, что этот в сущности невинный эпизод и вызвал у него приступ острой депрессии. Разве мог ничего не подозревавший «мир» понять, что «тайна» не была вовсе тайной для больного от любви, полного обожания человека особого склада души! Бедный Сэм-адвокат воскресил многогрешную, неоднократно побывавшую замужем Энни, шлюху из Детройта, вернул ей самоуважение. И все для того, чтобы она захлопнула дверь на пути к их браку и последовала безрассудно за безумным Зио… Да нет, Дядюшка Зио не был безумным и оступался он только в делах, касавшихся Сэмюела, «сына моего» и «прекрасного адвоката», как величал он своего юного приятеля. Этот Дядюшка Зио – он же папа Франциск I, самый популярный папа двадцатого века, – позволил похитить себя на древнеримской Аппиевой дороге, когда ему сказали, что, поскольку дни его сочтены, будет лучше, если его кузен Гвидо Фрескобальди из «Ла Скала Минускола» сядет на престол Святого Петра, а он, настоящий папа, станет инструктировать его по радио откуда-то из Альп. И план этот удался. Мак Хаукинз и Зио в течение нескольких недель взбирались на крепостные стены замка Махенфельд в Церматте и по коротковолновому передатчику объясняли далеко не блиставшему умом и не способному разобраться в тонкостях Фрескобальди, что следует ему предпринять как папе римскому.