Дорога - стр. 15
– Ну что? – кинулась к нему Люба.
– Ничего хорошего, – сквозь зубы процедил Николай Дмитриевич. – Камень пошел. Готовятся делать операцию.
– Прямо сейчас?
– Говорят, ждать нельзя. У мамы, оказывается, давно уже болело, но она терпела, ничего мне не говорила. А сегодня от боли сознание потеряла. И температура у нее под сорок. Она с этой температурой четыре дня ходила.
Внутри у Любы все тряслось, но слез не было. Был только ужас, леденящий и одновременно обжигающий. Она присела рядом с отцом, положила голову ему на плечо.
– Папа, я вызову Тамару.
– Не смей, – негромко, но твердо и зло произнес Головин.
– Надо, чтобы она приехала.
– Не смей, – повторил он.
– Но это не по-человечески, папа! Тамара – мамина дочь. Пусть ты не считаешь ее своей дочерью, это твое право, но маминой дочерью она осталась. Пусть она приедет, папа, пожалуйста, она имеет право быть рядом с мамой в такой момент.
– Я сказал – нет. И никакого «такого» момента тоже нет, маме сейчас сделают операцию, она поправится, и все будет в порядке. Без желчного пузыря люди прекрасно живут долгие годы.
Но Люба знала, что все равно вызовет сестру. Не может не вызвать. Тамара ей не простит. И мама тоже не простит.
К ним вышел врач, молодой, худощавый, в высокой докторской шапочке.
– Николай Дмитриевич, я не советую вам ждать здесь, подготовка к операции и сама операция займут много времени. Уже очень поздно. Поезжайте домой.
– Я останусь, – жестким генеральским голосом ответил Головин. – Это моя дочь и ее муж. Мы будем ждать здесь.
– Воля ваша, – вздохнул хирург.
Родислав пошел за ним следом, и Люба видела, как они остановились и о чем-то разговаривали несколько минут. Потом Родислав вернулся.
– Николай Дмитриевич, разрешите мне воспользоваться вашей машиной, – попросил он. – Я из дому без сигарет выскочил. А нам еще долго ждать…
– Где ж ты сигареты в такое время найдешь? – вздернул брови Головин. – Все магазины и киоски давно закрыты, рестораны тоже, они работают только до одиннадцати.
– Я до «Интуриста» доеду, там до часу ночи открыто.
– Ну поезжай, – пожал плечами генерал.
Люба отчетливо помнила, как Родислав дома положил в карман начатую пачку «Столичных», потом взял еще одну, нераспечатанную, но промолчала. Может быть, ему нужно позвонить из автомата Лизе, возможно, он договорился с ней, пообещал приехать, она ждет, а тут такое…
Родислав уехал. Отец тяжело молчал, ничего не говорил, и Люба сидела рядом и с нетерпением ждала мужа. Ей казалось, что, как только он появится, немедленно начнет что-нибудь происходить, забегают врачи, медсестры, маму будут оперировать, и уже совсем скоро выйдет усталый молодой хирург и улыбнется им: дескать, все в порядке, операция прошла успешно, поезжайте домой, а завтра привезите то-то и то-то.
Минуты тянулись, отец молчал, и ничего не происходило. В больничном коридоре, ведущем в операционную, стояла гнетущая тишина.
Наконец появился Родислав.
– Ничего нового, – уныло сказала ему Люба. – Ждем.
– Давай выйдем на улицу, я покурю, а ты со мной постоишь, – предложил он.
Люба послушно поднялась со скамейки, успев, несмотря на страх, удивиться: ведь Родислав только что пришел с улицы, неужели не мог покурить на крылечке один? Или ему нужно сказать ей что-то очень важное. «Наверное, хочет отпроситься к Лизе, – с неожиданной неприязнью подумала она. – В самом деле, чего ему тут с нами сидеть, когда можно поехать к любовнице и с приятностью провести время. Сейчас будет просить, чтобы я прикрыла его перед папой, чтобы придумала какое-нибудь вранье, например что он вернулся домой к детям. Он собирается бросить меня даже в такой момент».