Домочадец - стр. 8
Два раза вечером мы случайно встретились под тусклым фонарём, стоявшим возле нашей калитки. Встретились и разошлись так, как двое прохожих, вынырнув из темноты, избегают столкновения, в последний момент уступая друг другу дорогу. Во второй раз она уже обратила на меня внимание и, кажется, признала во мне соседа. Во всяком случае, она задержала на мне продолжительный вопросительный взгляд и осталась крайне удивлена наличием ключа от владений Шмитца у юного растрёпанного незнакомца. Я ловко провернул ключ в замке калитки и, очутившись за массивным забором, провожал её пожирающим взглядом до тех пор, пока демонстративные качающиеся движения её узких бёдер не поглотил зловещий мрак подъезда.
Я быстро установил, что её летние каникулы не отличаются особым разнообразием. Вставала она поздно, не раньше одиннадцати. В полдень, в разгар жары, она устремлялась на море с двумя-тремя подругами. У фуникулера их поджидали двое загорелых худощавых юнцов, вооружённых плейерами и рюкзаками, набитыми пивом. Вечерами, около восьми, она выходила на прогулку. Её путь лежал в центр города, насыщенный отужинавшими курортниками, деловыми туристами из Германии, польскими и литовскими детьми, специалистами по сомнительным шашлыкам с Кавказа. Отходящий ко сну Дивногорск таил далёкую, но всё же реальную перспективу полезных, обнадёживающих контактов. Город, имевший разветвлённую схему пеших маршрутов, располагал мало-мальски знакомых людей к неожиданным встречам в непредсказуемых местах: в сосновых борах, на диком пляже, в заброшенном парке аттракционов…
Там я и встретил свою непредсказуемую актрису. В окружении компаньонов по пляжным забавам она сидела на ржавых качелях, приговорённых сварщиком к вечной стагнации, и, морщась, потягивала пиво из жестяной банки. Несколько туманных лиц, роившихся вокруг неё, обшарили меня недоверчивым оценивающим взглядом, выражавшим сомнение в целесообразности моего присутствия на занятой ими территории. В свой адрес я услышал нечто, подобное ворчливому дворовому ругательству, но актриса утихомирила пошляка:
– Тише! Это мой сосед. Он живёт в доме у немца, напротив меня.
Этих слов оказалось достаточно, чтобы гнев хмельной компании сменился милостью и натянутым приглашением влиться в её непрочные ряды.
– Хочешь пива? – выкрикнул кто-то из толпы, на что я отрицательно покрутил головой и вышел из парка через звездообразную дыру в сетчатом заборе.
– Завтра в восемь приходи в клуб, – услышал я вдогонку её голос. – Сыграем в теннис.
Она что-то прокричала ещё, но голос её захлебнулся в идиотском хохоте, который в свою очередь вытеснила танцевальная музыка из летнего кафе за забором.
Да, это была она, ускользающая из дома по вечерам под объективом моей камеры, чтобы бездарно транжирить своё время в курортном захолустье в объятьях беспринципных лентяев. Домой она возвращалась не раньше полуночи, заставляя моё воспалённое воображение рисовать кошмарные сцены её распутных гуляний. Я пытался ужиться с несовместимостью её двоящегося образа и моих, казалось, незыблемых представлений о ней. Я сумел простить ей увлечение дрянными сигаретами и баловство спиртным. Кроме того, ей дозволялось грубить своим родителям, принуждать разъярённого кота к исполнению гимнастических кульбитов, вывешивать за окном постиранные трусики (удивительное многообразие пастельных цветов, хотя и изрядно изъеденных порошками). Но мог ли ужиться я с чудовищной мыслью о том, что кто-то имеет право дотрагиваться до неё, усаживать к себе на колени, прилюдно обнимать?