Домик номер шестнадцать - стр. 44
— Не терпится? — Михаил выдыхал слова в горячую кожу шеи и плеч, проводил языком, пробуя вкус, запах, тепло, громко вдохнул, — Терпение — добродетель, говорят.
Нелюбимая Альбиной добродетель, не рядом с Михаилом. Она не была терпеливой, она постанывала, тянула на себя, без жалости и милосердия, вцепилась в шею, оставив следы, провела ногтями по уже обнажённой груди и там оставила красную полосу. Как кошка пометила свою территорию, жадно. Также с жадностью отвечала на поцелуи, прикусывая в исступлении уже неконтролируемого желания.
Михаил не спешил, растягивал удовольствие или издевался. Одним движением поднял на руки, прижал к себе, одновременно вжимая в твёрдое тело с почти неконтролируемой силой, и быстрыми шагами достиг кухонного стола. Мелькнула мысль, что не стоит здесь, холодная поверхность, соприкоснувшаяся с оголённой кожей, подтвердила сомнения, но поцелуй тут же отвлёк.
Миша стоял у стола, одной рукой придерживал её за поясницу, сжимая руки на запястьях, не давал вырваться, будто она бы стала. Пальцами другой поглаживал между ног, обходя самые чувствительные места, как издеваясь. Альбина захныкала. Ей было необходимо кончить. Завершить этот раунд. Признать ничью.
— Чего ты ждёшь? — прошептала она в раздражении, со стоном, почти умоляя.
— Наслаждаюсь твоим нетерпением, — уголок губы Миши нагло пополз вверх, демонстрируя преимущество, победу в этом не озвученном споре.
— Катись к лешему! — Альбина прошептала в грудь, прежде чем пройтись по соску губами, а потом и зубами. Акт вандализма, на опережение. Победный вдох, перемешанный со стоном Михаила. Он сдается? Нет?
Немного ослабил хватку, чем Альбина тут же воспользовалась, вырвала руку и потянулась к ремню на брюках. Никакого сопротивления, лишь жадный взгляд сверху. Член Михаила стоило бы увековечить вот таким, вздымающимся, победителем, не терпящим отказа. Гладкий, горячий, почти стальной, но такой чувствительный. Всего-то мокрым пальцем по головке провела, а дёрнулся в нетерпении, налился сильнее, словно это было возможно.
Провёл горячей головкой по складкам, снова игнорируя самые чувствительные места, заставляя просить. Альбине стало всё равно, она стремилась к своей цели, ёрзала, пыталась вывернуться, заставить проскользнуть, а он снова крепко держал, дразнил, уходил.
Готовая принять собственное поражение, стонущая, она только и могла, что осыпать мелкими поцелуями куда достанет и иногда покусывать. Михаил сдерживал любое движение, с силой, до боли. И это сводило с ума. Лишала воли, силы, разума, оставалось только вожделение, а потом и похоть.
— Готова, милая? — Михаил не спрашивал, он утверждал.
Одной рукой придержал, ему достаточно и одной руки, другой достал серебряный квадратик, мелькнули знакомые буквы. Альбина закрыла глаза только для того, чтобы почти сразу распахнуть от пронизывающего наслаждения. Сразу. Кружащий, удерживающий оргазм ждал этого толчка, как приказа. Михаил гасил громкие стоны губами, как и руками сдерживал движения. Стоял, давая прийти в себя, найтись на той же кухне, с тем же мужчиной. Только потом, когда стихла пульсация, начал движения, сильные, размашистые, бесконечно долгие.
Альбина не замечала, что её держат, она принимала то, что ей дают, была рада этому. Проиграла? Нет. Выиграла. Вышла победительницей. И уже ликовала, праздновала победу, когда Михаил её бесцеремонно развернул, распластал по столу, впечатав в гладкую поверхность. Прохлада отозвалась болью в чувствительных и влажных от алчущего мужского рта сосках. А потом нанизал, как бабочку на иголку. Наколол, припечатал ладонью, вдавив поясницу, с силой шлёпнул по ягодице. Альбина вцепилась в края стола, прижалась щекой, резко выдохнула и больше ничего не помнила. Только головокружение и мелькающие мушки перед глазами. Только то, о чём она не хотела думать, знать, помнить.