Дом Судьбы - стр. 33
Нелла умолкает, словно эти слова не подходят для ее уст. Якоб ван Лоос улыбается.
– Тея очень красива.
– И очень образованна.
– Знает все лучшие семьи и города, в которых они обитают?
Начав было лихорадочно подбирать ответ, Нелла вдруг понимает: Якоб ее поддразнивает. Хорошо. Это уже говорит о симпатии – или, по крайней мере, о терпимом отношении. Якоб ван Лоос обратил на Тею внимание и назвал ее красивой.
– Она играет на лютне, – делится Нелла. – И обожает Схаубург.
– В самом деле?
– Возможно, вы сочтете меня излишне прямолинейной. Но не примете ли вы приглашение на ужин в нашем доме на Херенграхт? – спрашивает Нелла. – В следующую среду вечером? В благодарность за мое спасение.
– Спасение не требовало усилий, мадам. Вам ничего не угрожало.
– И все же приходите. Наша кухарка Корнелия – одна из лучших в городе.
Якоб ван Лоос, человек, что появился перед Неллой из ниоткуда, продолжает на нее смотреть. О чем он думает? Что взвешивает? Он знает о скандале вокруг главы их семейства, знаменитого купца Йохана Брандта, за которым Нелла пробыла замужем всего три месяца и которого казнили восемнадцать лет назад. Как-никак, Якоб читал записи о суде. Но прежде чем увидеть Тею, знал ли он и о ней тоже? Слышал ли сплетни о том, кто ее мать? Якоб назвал Тею красивой. Но сможет ли он, сидя напротив Отто, догадаться, как получилось, что в 1705 году от Рождества Христова африканец с амстердамским выговором владеет домом на Херенграхт? И рядом с африканцем будет сидеть его дочь, бледнокожая мать которой похоронена неизвестной под полом Старой церкви… Однако Нелла готова пойти на такой риск.
– С удовольствием, – улыбается Якоб, и впер-вые за день Нелла чувствует, как на сердце становится легче.
Странные дары
VII
Утром после бала у Саррагон Тея спит допоздна и просыпается лишь после того, как Лукас распахивает дверь и запрыгивает к ней на подушку. Корнелия повесила золотистое платье Ребекки на спинку стула. Оно безвольно свисает, уже не сияя, словно вчерашняя натуга истратила все волшебство, заключенное в ткани. По крайней мере, Тея не пролила на него вино, не испачкала его ананасовым джемом. Тея снова закрывает глаза, радуясь, что она вдали от духоты бального зала, от этих глупых сестер Саррагон, их матери-гадюки, от отца, которому было так неуютно, от тетушки, которая, как сумасшедшая, растворилась в толпе. Тетя Нелла вполне могла просто сбежать – от стыда за то, что так подло солгала Тее. Она вспоминает слова Клары Саррагон: «Вы правда и словечком ей не обмолвились? Не подготовили? О, какая жестокая хитрость!»
Как могла тетя умолчать о том, с какой целью взяла Тею на этот бал? Как она посмела? Это унизительно. Да, отец потерял работу в ОИК, но ведь Тея не теленок, которого можно продать на рынке, чтобы положить в карман деньги.
«Они меня не любят, – думает Тея. – Им настолько плевать, что они готовы всучить меня первому встречному».
Они ушли с бала около десяти. Тетушка украдкой торжествовала, отец был погружен в свои мысли, а Тея так злилась, что была готова колотить кулаками по стенам домов, не заботясь о том, что это могут увидеть. Когда они вошли в дом, тетя Нелла оглянулась, словно кого‐то искала. «Да нет там никого! – хотелось кричать Тее. – Кто бы вообще мог тебя ждать?!»