Дом Судьбы - стр. 2
Она делает глубокий вдох, затем выдох и входит в гостиную. Все члены семьи как один поворачиваются к ней, их глаза загораются. К ногам Теи подбегает Лукас, изящный, несмотря на размеры. Окна, как она и предполагала, украшены бумажными гирляндами. Как и Тея, все до сих пор в ночных рубашках – еще одна праздничная традиция, – и ей отвратительно видеть очертания их старых тел. Стоит признать, тетя Нелла в свои тридцать семь выглядит довольно неплохо, но вот отцу уже сорок один, а мужчина в сорок один должен спускаться к завтраку не иначе как полностью одетым. У Корнелии такие широкие бедра – неужели ее совсем не смущает, что сорочка просвечивает? «Мне было бы стыдно, – думает Тея, – ни за что не позволю своему телу так болтаться». И все же они ничего не могут с этим поделать. Корнелия все время повторяет: «Ты стареешь, у тебя раздаются бедра, а потом ты умираешь». Но Тея будет как Ребекка Босман, способная влезть в одежду, которую носила еще в возрасте Теи. «Секрет, – говорит Ребекка, – заключается в том, чтобы как можно быстрее проходить мимо всякой пекарни». Корнелия бы на такое не согласилась.
– С днем рождения, Тыковка! – сияет Корнелия.
– Спасибо, – благодарит Тея, стараясь не морщиться от прозвища.
Она подхватывает Лукаса на руки и идет к остальным, собравшимся на ковре.
– Такая высокая! – говорит отец. – Когда же ты перестанешь расти? Никак за тобой не угонюсь.
– Папа, я такая уже два года.
Он заключает ее в долгие объятия.
– Ты идеальна.
– Наша Тея, – говорит тетя.
Тея встречается с ней взглядом и отпускает Лукаса. Тетя Нелла пытается удержать отца от чрезмерной похвалы. Тетя Нелла всегда первой находит недостатки.
– Давайте есть, – говорит Корнелия. – Лукас, не смей…
Котяра, без воротничка и ничем не обремененный, уже сжимает в зубах кусочек яйца. С ним он и убегает в угол, демонстрируя пышные меховые панталоны песочного цвета. Амстердамцы, как правило, не любят держать дома животных, опасаясь, что их свежевымытые полы запятнают отпечатки лап, в чистых углах будет появляться помет, а мебель окажется зверски изодрана. Но Лукасу безразлично общественное мнение. Он знает, что он идеален, и он – источник утешения для Теи.
– Самое жадное создание на всем Херенграхте, – ворчит тетя Нелла. – Мышей ловить отказывается, а вот завтрак наш слопает с удовольствием.
– Оставь его, – говорит Тея.
– Тыковка, – зовет Корнелия. – А вот и пуфферты в честь твоего дня рождения.
На крошечных булочках написано имя – ТЕЯ БРАНДТ.
– Есть розовый сироп или, если хочешь к ним чего‐нибудь послаще…
– Нет-нет, этого достаточно. Спасибо. – Тея садится на ковер, поджимает под себя ноги и быстро, один за другим, отправляет в рот пару пуффертов.
– Помедленнее! – укоряет ее Корнелия. – Отто, булочку с маслом и яйцом?
– Пожалуй, – отзывается тот. – Мои колени не переживут ковра. Я посижу на стуле, если никто не возражает.
– Тебе же не восемьдесят, – фыркает тетя Нелла, но отец Теи пропускает ее слова мимо ушей.
Женщины устраиваются на ковре. Тея чувствует себя нелепо – хорошо, что никто с улицы не заглянет в окна.
– Глоточек вина? – предлагает ей тетя Нелла.
Тея выпрямляется, поставив тарелку на колено.
– Правда?
– Тебе восемнадцать. Уже не ребенок. Держи. – Тетушка протягивает ей маленький бокал.