Дом с мертвыми душами - стр. 29
– Будут, как штык! – радостно воскликнул парторг, все еще не веря своему счастью. – Мы сейчас с Федькой мигом!
Они еще по разу пожали журналисту руку и поспешно подались в сторону метро, так и не уточнив, куда в двенадцать повезет их автобус: в гостинцу, или сразу в международный аэропорт? «Наверное, сразу в аэропорт, – мелькнула задняя мысль, – раз с вещами…»
Приблизительно через час крыльцо министерства оккупировали шестьдесят деревенских мужиков с квадратными чемоданами. Из них, кто-то сидел на ступенях, кто-то на собственном чемодане, а кто-то с важным видом стоял наподобие статуи, скрестив на груди руки. И все поголовно курили, причем так смачно, что в здании на втором и третьем этажах закрыли окна, которые до той минуты были открытыми.
У крыльца остановилась черная «Волга». Из нее вышел важный человек в очках с дорогим портфелем в руках. Он удивленно осмотрел эту орду с баулами и спросил:
– Это еще что за табор?
Парторг приблизился к высокому начальству и с готовностью объяснил:
– Эта та самая группа товарищей, которая направляется на учебу в Америку.
– В Америку? – переспросил человек с портфелем, и лицо его выразило недоумение. Затем он, как будто о чем-то вспомнив, произнес: – Ах, да! В Америку. Ну-ну.
Человек, больше ни на кого не взглянув, поднялся на крыльцо и исчез в здании. Это был глава государственной агропромышленной политики СССР Всеволод Мураховский.
Через некоторое время к отъезжающим вышел журналист с пачкой паспортов. Раздав их приезжим, он деловито осведомил:
– Автобус будет через час. Не разбредаться! Кому нужно обменять валюту, давайте я обменяю!
– А сколько можно максимально? – заинтересовался Селедкин.
– Сколько хотите!
– Да ну? – не поверил мужик. – А если я хочу пятьсот рублей.
– Да хоть тысячу!
Селедкин без лишних слов расстегнул ширинку, сунул в нее руку по локоть и с серьезным видом извлек на свет шерстяную варежку, которая, судя по всему, была приколота к трусам булавкой. Он вытащил из варежки восемь сотен и протянул журналисту. Его примеру последовали остальные. Все как один полезли в потаенные места и принялись извлекать на свет Божий серьезные ассигнации. Потаенные места не блистали разнообразием: это трусы и носки. Только у Сапожникова заначка была в чемодане на самом дне.
Парторг смотрел на эту процедуру с некоторой завистью. У него одного денег было всего двадцать рублей. Да откуда он знал, что ему посчастливиться полететь в Америку: иначе бы выгреб из трехлитровой банки в погребе всю заначку, спрятанную от жены. «А ведь какие подлецы, – не переставал удивляться идеолог. – Все жалуются, что денег нет. А на мелкие расходы взяли чуть ли не по тысячи…»
Небрежно запихнув собранные деньги в сумку, журналист деловито произнес:
– Ну что, все запомнили, кто сколько дал? Список составлять не буду из-за нехватки времени. Сами разберетесь.
– Разберемся, Владимыч, не волнуйся! – ласково произнес Сапожников, который дал на обмен больше всех: тысячу четыреста рублей.
«Вот у него и займем валютки, – рассмеялся про себя идеолог. – А то слишком жирно будет для Федьки».
Журналист деловито зашел в здание, а Семен Петрович побежал на ближайший телеграф давать телеграмму. В этот же день в Коромысловку на имя председателя пришла телеграмма со следующим текстом. «Министр указал возглавить группу зпт улетаю Америку зпт партийным приветом зпт объясните жене тчк. Куроедов».