Должники - стр. 15

…Через десять минут она мечтала только об одном: оказаться на своей скрипящей кровати, зарыться носом в подушку, закрыть глаза. Никого не видеть, ничего не слышать, ни с кем не общаться. Так плохо еще не было никогда, даже прошлым летом, когда отравилась любительской колбасой. Бедняжка перевела дух, умылась, прополоскала рот, посмотрела в небольшое зеркало над раковиной. Бледная, измученная, с выпученными покрасневшими глазами и растрепанными волосами – таких в гроб кладут, а не сажают за праздничный стол. Вздохнула, привела себя в порядок и толкнула дверь.

В фойе было пусто. Из зала доносились громкие голоса, смех, звяканье столовых приборов. Поколебавшись, Тонечка двинулась на эти звуки. От колонны отлепилась мужская фигура в темном костюме и перегородила дорогу.

– Господи, Олег, ты меня напугал!

– Правда? – он стоял напротив, с улыбкой рассматривая жену приятеля. Эта улыбка ей не понравилась.

– А ты, Воронов, оказывается индивидуалист, – неловко пошутила Тоня, пытаясь его обойти. – Опять противопоставляешь себя коллективу? Сашу не видел?

– Он там, – небрежно кивнул штабист на прикрытую дверь. – Хотя, мне кажется, твоему мужу полагалось бы быть рядом с тобой. Когда жена блюет в туалете, нехорошо оставлять ее без присмотра. Я бы свою не оставил.

– Зато она оставляет тебя. Дай пройти.

– Зачем?

Тоня растерялась, не зная чем ответить на идиотский вопрос.

– Ты пьян?

– Никогда не был трезвее.

– Тогда пропусти, и я обещаю забыть твое хамство.

– Хамство? – неподдельно изумился Олег. – Разве правда может быть хамской, Тонечка? Протри, наконец, глаза и оглянись вокруг. Ты попала в казарму, где пьют, матерятся, выслуживаются, сплетничают, где мужики книг вообще не читают, а их бабы берут в руки только кухонные рецепты, где нет культуры, одна политграмота, где праздники подменяет обычная пьянка. И так везде, даже в авиации, которая считается белой костью обглоданного армейского организма. Здесь нет дружбы, ни хрена не найдешь ни справедливости, ни искренности, ни чести – подсидка, зависть, подхалимаж на каждом шагу.

– Зачем же ты пошел в военное училище, Воронов?

– Зачем? Затем, что дурак и трус! Дурак, потому что романтики захотел, а трус, потому что всю жизнь мечтаю летать и до смешного боюсь высоты. Где же мне еще можно так близко быть рядом с мечтой?

– Но я-то тут при чем? Зачем ты мне это рассказываешь?

– Зачем? – прищурился он, подошел вплотную и дохнул перегаром. Обличитель всеобщих пороков сам оказался вруном. – А ты не догадываешься?

– Нет.

– Неужели? Такая тонкая, такая чуткая, артистическая натура – и не сечешь, что я втюрился в тебя, как мальчишка? Думаешь, с голодухи повадился с вами чаи распивать? Или Аренов мне нужен? Чтобы утолять с твоим самовлюбленным олухом тоску по сопливому детству? Не смеши и не делай, пожалуйста, вид, что ни о чем не догадывалась. Не уподобляйся нашим глупым телкам, которые лицемерят даже в постели. Ты не могла не чувствовать, что я от тебя без ума, Тонька! Я же не просто в койку зову – предлагаю судьбу разделить. У меня дядька родной в Генштабе, вот-вот генерала получит. Будешь, со мной, как у Бога за пазухой: хочешь – в Германию, хочешь – в Чехословакию. Дядька может в любую страну забросить, он надо мной трясется. А я буду всю жизнь с тебя пылинки сдувать. Ну, что молчишь?