Должники - стр. 13

У входа в Дом офицеров топтался штабист. Непокрытая голова со снежной макушкой, кургузое черное пальто, из-под поднятого ворота выглядывает клетчатый шарф, черные брюки со стрелками, кожаные туфли на тонкой подошве – при взгляде на этого неприкаянного беднягу, который пыжился выглядеть щеголем, Тонечку охватила жалость. «Как можно так надолго оставлять собственного мужа? – мысленно возмутилась она беспечностью невидимой вороновской жены. – Допрыгается, что Олег найдет ей замену. А он, кажется, уже для этого созрел, потому что вечно один. Некому ни пуговицу пришить, ни приласкать, даже поругаться не с кем. Худой, неухоженный – хуже бездомного пса. Вот уж точно: женился, как на льду обломился».

– Привет, Ворон! Изображаешь снежного человека? – пожал Саша протянутую руку. – Почему здесь? Там, по-моему, народ уже вовсю веселится, – кивнул он на празднично украшенный гирляндами вход. – Ждешь кого?

– Вас. Жене вот твоей хочу пожелать успеха, хотя и козе понятно, что Антонина Аренова выступит лучше всех. Правда, Тонечка?

– Спасибо, мне бы твою уверенность. Вы извините, ребята, я побежала, еще переодеться надо успеть, – дебютантка торопливо клюнула одного в щеку, приветливо кивнула другому, подхватила пакет с платьем и рванула к дверям.

– Ни пуха, ни пера! – полетели в спину два голоса.

– К черту!

…Певицу отпускать не хотели. Хлопали, кричали «браво» и «молодец», требовали спеть на «бис». Потрясенная нежданным успехом, Аренова вспомнила, что совсем недавно была Тумановой, мечтавшей о сцене, и усомнилась в правильности своего жизненного выбора. Но потом наткнулась взглядом на Сашу, увидела его улыбку, устыдилась мимолетного тщеславия. Глупо мечтать о всеобщем признании, когда один, единственно нужный, с радостью признает твое превосходство над всеми. Конечно, приятно, если скромная способность озвучивать голосом ноты оценивается так высоко. Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: эти люди, наверняка, просто ничего лучшего не видели. И не потому, что равнодушны к искусству, ленивы или глупы, а потому, что охотников выступать перед военными среди настоящих артистов немного. Это только в кино про офицеров красиво скажут: есть такая профессия – родину защищать. В жизни к людям в погонах относятся свысока, а офицерских жен считают поголовно дурами, способными лишь сплетничать да возиться с кастрюлями. И невдомек таким «умникам», что «дуры» попросту любят мужей больше себя, поэтому из всех призваний следуют одному: делать счастливым того, кто рядом. Ведь счастливый всегда сильнее, а защитить может только сильный.

Похожие мысли путались в Тонечкиной голове со словами романсов, которые она исполняла. Путаница окрашивала знакомые многим тексты новым, неожиданным смыслом, близким тем, кто слушал. Близость рождала почти родство, вызывая общий восторг на сцене и в зале. Тоня пела, впитывая в себя навсегда эти минуты. Как бы дальше ни сложилась судьба, она никогда не забудет этот смешанный запах хвои, сапожной ваксы, духов и пота, щербленную доску под микрофонной стойкой, огромную нелепую люстру с перегоревшей лампочкой в центре, возбужденный закулисный шепот, цыканье Семенчук. Сейчас она воспринимала все это как единый, живой организм, для которого не жалко ни голоса, ни сердца, ни жизни. Она не пела – дарила свою любовь и наслаждалась ответной любовью. Это чувство было таким острым и сильным, что Тонечка испугалась: еще пара-тройка подобных выступлений и душевному покою наступит конец.