Дольше жизни - стр. 24
— Ты ему сообщил?
— Я — нет. Но только потому, что Янка настояла, да и не хотел торопить события. Но что-то сейчас это не кажется мне случайностью.
— Ты же знаешь, если что-то кажется, значит, оно не кажется. Ладно, не паникуй. Уже лечу.
Гриша не дал Прегеру возразить, положил трубку.
20. Глава 20. Рита
— А собачка как говорит? — подняла Рита со стола игрушку.
— Гав! Гав! — ответил малыш.
— Правильно. Гав! Гав!
Рита ткнула плюшевой мордочкой собачки в бочок внука, и тот радостно засмеялся от щекотки.
— Мой умничек, — поцеловала Рита мальчишку в макушку. Взъерошила кудрявые волосёнки. — Мой хороший мальчик. Самый-самый лучший. Весь в отца, — покосилась на плешивую макушку зятя, едва заметно дёрнула головой и вновь обратилась к внуку: — Что будешь? Яблочко? Или морковку?
— Мама, какая морковка! — развернулась от плиты Божена. — Обедать сейчас будем.
— Рита Борисовна, не перебивайте ребёнку аппетит, — прошёл мимо зять. Выкинул в мусорное ведро пустую бутылку от пива.
В домашней растянутой майке и шортах он казался особенно грузным, каким-то неопрятным, мешковатым, поношенным. И странное имя Вильгельм, что больше подошло бы канцлеру или кайзеру, а не адвокату, казалось Рите особенно отвратительным, словно награждая его владельца виляющим хвостом, когда Божена ласково называла мужа Виля.
— Виль, посмотри, там стиралка включилась? — посмотрела Божена на настенные часы. — Я ставила таймер на два, проверить, она что-то барахлит.
— Кто же стирает в середине воскресного дня, — ответил муж и зашлёпал стоптанными тапочками к ванной.
— Виля, — брезгливо передразнила Рита, когда он вышел.
— Мама, — строго посмотрела на неё Божена и подняла сына на руки. — Пойдём, мой хороший, я тебя переодену. И ручки помою, а то ты весь перепачкался. Мама, не разрешай ему ничего совать в рот, сколько можно говорить, — сказала она на ходу.
— И лишить ребёнка удовольствия грызть карандаши? Ну вот ещё, — хмыкнула ей вслед Рита.
Она побарабанила пальцами по столу и пошла на балкон курить.
Шёл третий день, а ей так и не позвонили из больницы. То ли Илья так и не прилетел навестить мать, то ли состояние злобной суки лучше, чем должно быть, то ли чёртова медсестра просто прикарманила Ритины денежки, а сообщать ей ничего не собиралась.
Она судорожно затянулась в кулак (чёртов Виля сейчас скажет: «Всё никак не избавитесь от своих тюремных привычек?»), кинула в мангал спичку и подошла к перилам.
С широкого балкона, заставленного плетёной мебелью, на котором, как на загородной террасе, по выходным иногда делали барбекю, открывался вид на новый современный район с парком, детскими и спортивными площадками, ухоженными палисадниками, но Рита скучала по городу.
Настоящему городу. С пробками на дорогах, суетой, исторической застройкой, мостами и каналами, голубями и чайками. Этот тошнотворный, как с рекламного проспекта, пейзаж навевал на неё тоску. И эти мамаши с колясками, и папаши на дорогих машинах, словно в Барби-ленде, кукольные, ненастоящие, картонные.
— Твоя мать съезжать вообще собирается? — долетело до неё из квартиры. Чёртов Виля даже голос понизить не удосужился.
— Виль, мы не будем это обсуждать сейчас, — зашипела Боженка.
— А когда? У неё же есть деньги.
Рита бы сказала, что деньги у неё были. От продажи книги, плюс она стрясла с Гольдштейна (царство ему небесное) причитающееся, но почти все сбережения она потратила, чтобы привести себя в божеский вид. Почти два месяца ходила на процедуры, маски, скрабинги, эпиляции, ожидала чудес аппаратной косметологии. Плюс сменила гардероб. И деньги закончились.