Дольше жизни - стр. 19
— Ты хочешь изменить, чтобы она тебя бросила? — посмотрела на него Алла поверх кружки.
— Я подумал об этом, видя, как со мной флиртует её сестра. Не о её сестре, упаси бог, — поднял он руки, — а о том, что это был бы выход. Повод. Причина. Решение. Сам Янку я отпустить не смогу.
— А разбить ей сердце — запросто?
— Не запросто, Алла. Не запросто. Как ты с этим живёшь? — он повернулся. — Я узнал о своей бездетности не так давно, но меня до сих пор кроет. А я мужик, у меня нет нереализованного материнского инстинкта. А ты? Как ты с этим справилась? Пережила?
— Не могу сказать, что совершенно безболезненно. Но у меня есть племянник, которого я, по сути, вырастила. Внучечка, его дочь. Я не чувствую, будто мне чего-то недодали. Может, потому, что это было сознательное решение. Я ведь могла родить, но, когда погиб муж, решила этого не делать, а тебе природа не оставила выбора, хотя…
— Нет, с моим диагнозом, никакого хотя. Никакого ЭКО и прочих ухищрений, — вздохнул Платон. Именно так ему сказал врач: без вариантов. Генетическая неспособность организма производить полноценные сперматозоиды. — И чужой ребёнок, всего лишь биологически чужой, конечно, даёт мне в полной мере ощутить все прелести отцовства, я души в нём не чаю, но…
Алла снова приподняла бровь.
— Не доверяю я твоему врачу, Платон. Уж прости за столь ненаучную позицию и глубоко неэтичную по отношению к коллеге. Возможно, он прекрасный врач, молодой, талантливый, амбициозный, жёсткий, не считающий нужным давать пациентам ложные надежды, но есть очень много вещей, о которых наука понятия не имеет, как бы далеко ни продвинулась. Сперматогенез, нарушение которого тебе ставят, одна из них. Я подняла тут кое-какие статьи, — отставив кружку, она подхватила со стола пачку открытых журналов. — Не все они оцифрованы, поэтому пришлось заказывать номера журналов целиком, какие-то древние, какие-то совсем свежие, но, думаю, тебе любопытно будет ознакомиться, — она положила перед Платоном остро пахнущие библиотекой журналы. — Но как твой терапевт, я хочу спросить: ты стал бы счастливее, если бы знал, что можешь стать отцом? Если бы знал, что ты отец?
— Мне кажется, я стал бы счастливее, если бы мой сын называл меня «дед», а «папа» звал своего настоящего отца, как оно, по сути, и есть.
Платон тяжело вздохнул: в таком и себе-то непросто признаться, а уж другому человеку.
17. Глава 17
— Я понимаю, что отрицательный тест на отцовство не оставил тебе шансов, но, во-первых, даже положительный даёт значение 99%%, то есть в одном случае из ста ошибается, а во-вторых, давай попробуем из этого уравнения исключить твой диагноз. Если бы ты не опирался на него, а я искренне считаю его ошибочным, как бы ты поступил?
— Понимаешь, если бы у Кирилла не было отца, другое дело, — ответил Платон, — но он же есть. И уверен, Илья будет любить сына не меньше меня. Как и я, он будет жизнь готов за него отдать. Я не имею права скрывать от него сына, — Платон тяжело вздохнул.
— Я вижу здесь глубокую боль, но ещё большую любовь, Платон. Любовь к ним обоим, — понимающе кивнула Алла. — Но ты же говорил с Ильёй?
Как отношения пациента и врача, всё, что Платон рассказывал Алле, было скреплено врачебной тайной. Но, прежде всего, это подразумевало откровенность, и Платон рассказывал всё как на духу.