Долой стыд - стр. 11
В случае с кличками Штык, надо сказать, сделал для себя исключение, потому что он и похож на штык: длинный, тощий, узколицый, – и следовало ему, по его же логике, назваться шариком, поросёнком или сахарной ватой. Я тогда подумал, что Штыку нужно как-то обуздывать своё тщеславие, иначе у всех будут проблемы.
Штык (который действительно штык), Худой (на самом деле толстый), Граф (более пролетарскую морду трудно вообразить), Блондинка (жгучий брюнет) и Крыса (это я. Я сказал, что, раз уж мы дали себе слово не забывать и так далее, будет только логично назваться крысами и различать друг друга по номерам, я вот, например, готов быть крысой номер ноль или как товарищи скажут. Товарищи сказали, что идея так себе, а Штык назвал меня клоуном. Тогда уж жертвенный клоун, сказал я. Опять посмеялись.)
По соображениям безопасности мы ничего не знаем друг о друге: кто, где, откуда. Однажды на Невском я нос к носу столкнулся с Графом и ещё раз, тоже в центре, видел, как Блондинка садится в машину. Он был в распахнутом кашемировом пальто, необычно светлом, чуть ли не кремовом. Это пальто здорово ему шло, и весь он, с зачёсанными назад волосами, на фоне чёрного «гелендвагена», казался обречённым и несуществующим, как герой кинофильма. Слишком яркий для подпольщика. Но видит Бог, никого из нас пятерых нельзя назвать неприметным.
Какие у нас навыки конспирации? Граф был один – и мы тут же пошли хлопнуть по пиву. Блондинка был в компании – и это ему не помешало подмигнуть и ухмыльнуться в мою сторону. Довольно подозрительная была компания, «объединённые юристы», коллекторы или люди из строительного бизнеса, что-то такое, на грани. Когда я увидел, что Блондинка среди них свой, что он расслабленный и спокойный, то очень неожиданно и очень отчётливо понял, что у него есть другая, чем наша крысиная, жизнь, очень много другой жизни – эти парни, мама, девушка, – и ни ему, ни нам не известно, что перевесит, если придётся выбирать. В дальнейшем он и я сделали вид, что ничего не было. Опасно вспоминать о таких перемигиваниях, когда Штык стоит над душой с его собранием инструкций, в том числе на случай непредвиденной встречи.
Иногда, когда злюсь и психую, я представляю, как Штык втайне от нас заводит ещё одну пятёрку исключительно для того, чтобы за нами следить, вынюхивать. Ходят по пятам, роются в мусоре, втираются в доверие к нашим родным. Худой меня выслушал и дал какие-то таблетки. Велел никому не говорить – ни про колёса, ни про фантазии. Поменьше думать и побольше двигаться на свежем воздухе: пробежки, ролики, велик – что угодно. Я увидел, что он встревожен, и не придал этому значения. Худой всегда либо встревожен, либо на взводе. Его работа его доконает.
Недавно Штык сказал, что пора выходить на настоящие, крупные цели. Что ему надоело убивать шелупонь – мелких демагогов и взяточников. Определение крупных целей на какое-то время завело нас в тупик.
– Это Распутина легко убить, если ты Пуришкевич или князь Юсупов, – сухо сказал Худой. – Позвонил, назначил встречу. Как мы будем убивать людей, к которым нас на пушечный выстрел не подпустят?
– Начнём с тех, к кому подпускают.
– Тогда почему было не начать с прохожих на улице?
Штык отмахнулся. Штык сказал что-то вроде того, что штатный клоун (это обо мне) в ячейке уже есть. И повторил: крупные цели плюс информационная поддержка. Обществу пора о нас узнать. Что мы делаем, для чего мы это делаем, почему нам всё сходит с рук.