Долой стыд - стр. 13

На бумаге! Мы даже притихли. В бумажных письмах было что-то величественное и трагичное.

– Можно ещё сибирскую язву положить в конверт.

– Отличная мысль. У тебя есть?

– Положим зубной порошок.

– А когда они сделают анализ и поймут, что это зубной порошок?

– Ну когда ещё это будет. Помните, какой в Штатах поднялся переполох? Из-за зубного порошка. Или стирального.

– Верно. Вся цивилизация стоит сейчас в позе лотоса.

– Сидит.

– …Почему сидит?

– В позе лотоса сидят.

– Ну, значит, в какой-нибудь другой позе.

– Ах да, кстати, – сказал Штык тем простеньким, скучным голосом – как бы невзначай, – от которого у нас включается боевая тревога, – на меня тут вышли. С предложением. Вот послушайте.

Его выслушали в гробовой тишине.

– Мы так не договаривались, – говорит Блондинка от лица всех. – Группа автономна.

– Это совершенно другой уровень возможностей.

– А взамен мы будем убивать тех, на кого нам укажут?

– Иногда. И мы всегда сможем проверить, на кого и почему нам указали.

– Мы видим, что нас хотят использовать, – сказал Худой, – и для вида соглашаемся, и думаем, что окажемся хитрее и будем использовать сами. Эти игры плохо заканчиваются.

И потом Граф:

– А как это они на тебя «вышли»? Ты хочешь сказать, что кто-то знает?

– И кто такие «они»?

Штык был готов к противодействию. Он всегда к нему готов – поэтому Худому и удаётся им манипулировать. Он дал очень ловкие, грамотные объяснения, заверил, что был осторожен. Вот уж не сомневаюсь: он был осторожен. Худой говорит, что вывалить в случайной болтовне со случайным человеком все свои чёрные замыслы – тоже вид конспирации, не такой уж неудачный, потому что кто примет всерьёз клоуна, – но Штык новаторства не любит и по старинке держит язык за зубами. У него при этом такой напряжённый и непроницаемый вид… ну как это объяснить? Вид человека, который отлично умеет скрывать, потому что ему есть что скрывать… такой у него вид, что лучше бы не было такого вида.

Его контакт оказался грязно известным специалистом из Москвы: политолог, мастер технологий, существо, слепленное из трухи и неврозов. Настряпать денег, попасть на обложку – всё это он делал и всё портил, в когтях странного недуга.

– И чего московскому у себя не сидится?

– У него проблемы. Приехал на передовую медаль зарабатывать.

– И с каких пор мы передовая?

– А выбора́?

– Им нужен акт под выбора́?

Мы презираем демократические выборы в лучших традициях правового нигилизма. И все другие презираем тоже. Бессмысленная трата казённых денег, говорит Граф. Расклады-пилёжки, говорит Блондинка. Торжество парламентаризма над идеей народоправства, говорит Худой. Чем сильнее партии, тем ничтожнее власть электората. Это звучит чересчур мудрёно для остальных.

– Тебе уже и кандидата указали? Фуркин?

– Нет. Светозаров.

Вот это да! Фуркин и Светозаров – эталонные образцы клоуна-либерала и клоуна-патриота. В общественном сознании они давно и прочно оформились в пару – так, парой, их и зовут в телевизор и на дискуссии, – и на последнем губернаторском приёме кто-то из Комитета по культуре, здороваясь с Фуркиным и не увидев поблизости Светозарова, спросил о нём с той автоматической заботливостью, с которой осведомляются о здоровье отсутствующего супруга. Фуркин был в ярости! Светозаров, когда ему передали, был в ярости! Это только сплетня: я не хожу на губернаторские приёмы и вряд ли кто-нибудь из наших туда ходит, – но на эту ярость мне хотелось бы посмотреть. Главным образом потому, что я в неё не верю. Когда в телевизоре Фуркин и Светозаров – оба пухлые, плюгавые, бородатые, один в очках, другой с пышной, как букет, георгиевской ленточкой – начинают орать друг на друга, это звучит так слаженно, по-оперному. Они оба депутаты ЗакCа.