Доктор Торн - стр. 52

Вернувшись с прогулки, Мэри захотела побыть одна и поднялась в гостиную, чтобы предаться размышлениям, но вскоре пришел мистер Торн. Не присев и даже не сняв шляпу, он сразу подошел к ней:

– Мэри, после нашей с тобой беседы было бы несправедливо и даже жестоко не сообщить тебе еще кое-что. Твоя матушка претерпела несчастье во многом, но не во всем. Знаешь, мир, часто крайне суровый в подобных ситуациях, не осудил ее за позор. Говорю это, дитя мое, для того, чтобы ты могла уважать ее память.

Доктор не дал ей времени произнести хотя бы слово и тут же удалился.

Его поступок был актом сострадания. Он чувствовал, как тяжело Мэри, как краснеет она за мать, ведь ей стыдно не только о ней говорить, но даже думать. И вот, чтобы смягчить мучительную неопределенность и отдать должное памяти женщины, с которой брат обошелся дурно, доктор Торн заставил себя довести разговор до логического конца.

Потом он долго расхаживал по саду в одиночестве, обдумывая, всегда ли поступал мудро и правильно по отношению к племяннице. Когда девочка оказалась на его попечении, доктор твердо решил, что о матери ей ничего не должно быть известно. Он с радостью готов был посвятить себя осиротевшей дочке брата – последнему ростку из отцовского дома, но ни в коем случае не хотел вступать в родственную связь со Скатчердами. Он считал себя истинным джентльменом и мысленно гордился этим статусом. Если племянница будет жить в его доме, то непременно вырастет настоящей леди. Он не собирался лгать и выдавать девочку за ту, кем она не была, не собирался и петь ей дифирамбы. Несомненно, ее будут обсуждать. Пусть обсуждают, но только не с ним. Доктор Торн знал, что сможет заставить замолчать любого. Он постарается устроить ее в жизни как можно лучше. Пока он жив, у нее все будет хорошо.

Так решил доктор, но, как это часто случается, обстоятельства внесли свои коррективы в его планы. На протяжении десяти-двенадцати лет никто не слышал о Мэри Торн. Память о Генри Торне и его трагической смерти угасла, а вместе с ней и интерес к ребенку, чье рождение связывали с трагедией. И вот, спустя двенадцать лет, доктор Торн во всеуслышание объявил, что к нему приезжает племянница – дочка давно умершего брата – и отныне будет жить в его доме. Как он и предполагал, никто не заговаривал с ним на эту тему, но слухи, разумеется, ходили. Трудно сказать, всплыла ли правда, но скорее всего, нет. Во всяком случае, один человек точно ни о чем не догадывался. Ни разу кровный родственник племянницы не побеспокоил доктора Торна расспросами. Ему и в голову не пришло, что Мэри Скатчерд могла оставить ребенка в Англии. И этим человеком был Роджер Скатчерд, ее родной брат.

Одному-единственному другу, только одному преданному человеку доктор поведал всю правду о своей девочке – сквайру Грешему, пояснив, что этот ребенок не имеет права общаться с детьми Грешемсбери. Доктор также добавил, что подробности рождения Мэри следует сохранить в тайне.

Сквайр позаботился, чтобы никто ничего не узнал и все относились к Мэри Торн, игравшей и учившейся вместе с его детьми, так, будто она ничем от них не отличалась. На самом же деле сквайр любил Мэри даже больше других детей, а после случая с мадемуазель Ларон заявил, что готов немедленно посадить ее на скамью мировых судей, чем вызвал острое недовольство леди Арабеллы.