«Дочь Ивана Грозного» - стр. 35
План действий они разработали утром за кофе, придя к общему мнению, что сами они не слишком-то информированы, с кем из театральных дам общался Лепешкин. А вот Волынцев и Дудник наверняка в курсе: режиссер постоянно контактировал с драматургом, а директор в принципе знал все обо всем.
Кабинет Волынцева они нашли запертым (до начала дневной репетиции оставалось около часа), а приемную директора – открытой и при этом пустой. Судя по тому, что на секретарском столе не лежали очки для чтения, Анна Петровна либо еще не пришла в театр, либо ушла из театра по каким-то делам. А вот директор находился на месте, дверь его кабинета была приоткрыта. Марта Мстиславовна занесла руку, чтобы, в соответствии с приличиями, постучать, но тут же замерла, настороженно уставившись на Фаину Григорьевну.
– …и что теперь делать с этими деньгами? – явно продолжая разговор, нервно спросил Дудник.
– Но его больше нет, – в тон директору ответил Волынцев.
– Этот вопрос все равно придется как-то решать.
– Как-нибудь решится, надо подождать.
В кабинете воцарилось молчание, достаточно продолжительное, чтобы быть просто паузой, и Марта Мстиславовна, прижав палец к губам, кивнула Фаине Григорьевне на дверь приемной. После чего обе на цыпочках выскользнули в коридор.
– Что это сейчас было? – отойдя на несколько метров, едва слышно спросила Панюшкина.
– Не знаю, – удивленно отреагировала Ружецкая. – Какие-то деньги… И о ком сказали, что его больше нет?
– Может, о Лепешкине? – Большие круглые глаза Фаины Григорьевны испуганно блеснули, а тонкая длинная шея опасливо втянулась в худенькие острые плечи. – Марта… но ведь Миша и Волынцев ни при чем?.. – прошептала она.
– Фаня, ты с ума сошла! – тихо, но весьма выразительно прицыкнула Ружецкая. – Тебе что в голову-то лезет? – Марта Мстиславовна постучала пальцем по густым кудряшкам подруги. – Миша говорил о деньгах, но он постоянно говорит о деньгах, работа у него такая. А Антон Борисович вообще непонятно, о чем сказал. Мало ли кого или чего больше нет. Может, вдохновения? Он все-таки режиссер.
– Ну да, ну да… – с готовностью согласилась Панюшкина.
– И вообще, это их проблемы. Не наши проблемы. У нас своя задача, – сказала Ружецкая, решительно прошла в приемную, нарочито громко хлопнув дверью, и зычно (как в былые времена, чтоб до галерки долетало) сказала: – Михал Семеныч, на месте?
– Заходи, Марта! – крикнул директор, и Ружецкая вплыла в кабинет со словами:
– Здравствуй, Миша, еще узнаешь по голосу?
– Ну как тебя не узнаешь… – буркнул директор. – Здравствуй. – Глянул Ружецкой за спину и добавил: – И тебе, Фаня, привет.
– Привет! – отозвалась Фаина Григорьевна.
– Здравствуйте, – высунул из-за спинки «вольтеровского» кресла голову режиссер.
– О, и вы здесь, Антон Борисович! – весьма убедительно изобразила удивление Ружецкая.
Панюшкина покивала.
– Вы по делу пришли или просто пожаловаться, что вам вчера весь день покоя не давали? – спросил Дудник.
Вид он имел озабоченный, это, в общем-то, не было удивительным (директору всегда хватало забот), однако же к озабоченности явно примешивалась некоторая растерянность, а вот терялся Дудник редко. Волынцев тоже выглядел странновато – нервно-растерянным. Нервным он был довольно часто, а вот растерянным тоже крайне редко.