Дневник школьника уездного города N - стр. 19

Очевидно, я этого делать не буду – пусть ставят что хотят – мне плевать. Только вот мать этого не поймет. Она еще не смотрела дневник, а когда посмотрит – расстроится. Вот чего бы мне меньше всего хотелось – так это расстраивать ее, но тут, видимо, уже ничего не поделаешь.

Сказать, что каникулы пролетели незаметно, как в таких случаях говорят, ничего не сказать. Неуловимое мгновение между нулем и единицей тянется дольше, чем эти каникулы. Щелчок пальцев звучит дольше, чем эти каникулы. Усэйн Болт на стометровку тратит времени больше, чем длятся эти каникулы. Короче – послезавтра снова в школу.

За всю неделю я ни разу не притронулся к листу бумаги (фигурально выражаясь, разумеется) – не сделал ни одной записи в блоге/дневнике. Честно говоря, у меня совершенно не было потребности выговориться, излить душу или что-то в этом духе: я чувствовал себя замечательно. Я прихожу к мысли, что человек может стать писателем, только когда страдает. В принципе, это относится к искусству вообще. Без «страдания души» у творца, видимо, не получится великого произведения. Взять хотя бы Достоевского – он четыре года ни за что отмучился на каторге. Хемингуэя ранили на фронте Первой Мировой. Эдгар Алан По страдал от психического расстройства. Гоголь – от шизофрении. У Горького было тяжелое детство. И так далее. У меня же все хорошо – вполне заурядное типичное детство – значит, не стать мне писателем…

В течение недели каждый день я встречался с друзьями, и мы шлялись по городу в поисках приключений. Иногда мы их находили, иногда они находили нас, чаще – просто скучали. Один раз в начале каникул мы довольно жестко накидались в «Мидасе» – бильярдной и нелегальном казино. Туда пускают без паспорта и разрешают проносить свой алкоголь. Обычно мы часа на три снимаем теннисный стол – он дешевле бильярдного – приносим что-то из спиртного и выпиваем, изредка поигрывая в теннис. В этот раз мы купили недорогой трехзвездочный коньяк и две полуторалитровые бутылки пива. Наш столик был занят – пришлось подождать полчаса, пока он освободится. В это время Авдей клянчил оставшиеся деньги – ему приспичило сыграть в игровые автоматы, но все наши скудные финансы ушли на коньяк, пиво и бронь теннисного стола. У меня оставалось только тридцать рублей на автобус.

Наш стол освободился. Я сыграл партию с Игорем, Тарас – с Севой. Авдей, не дожидаясь нас, откупорил коньяк и, расстроенный тем, что не удалось сыграть в казино, залпом осушил половину пластикового стаканчика. Мы присоединились к нему чуть позже. От глотка этого омерзительного пойла мгновенно хотелось извергнуть содержимое желудка на пол – пришлось запивать пивом. Через час меня уже шатало. Параллельно с нами два мужика глубоко за сорок играли в бильярд. Точнее, они тоже делали вид, что играют – кием по шару они едва попадали, зато каждые пять минут прикладывались к бутылке водки. Через два часа мы уже бухали вместе. Увидев, как мы пьем коньяк и запиваем его пивом, один из них возмущенно заорал:

– Что вы делаете, Ироды! Коньяк с пивом – это святотатство.

Потом он попросил:

– Дайте попробовать, что ли?

Потом он предложил выпить с ним:

– Водку пьете?

А дальше мы каким-то образом поменялись столами. Я уже слабо соображал, что происходит – помню, как целюсь кием в большой белый шар, случайно попадаю, и шар, вылетев с зеленой поверхности стола, несется прямо в стену.