Дневник посла - стр. 70
С раздосадованным видом император прервал еще раз: «Эта критика нелепа. Я знаю Распутина». Коковцов колебался, продолжать ли, но тем не менее настаивал: «Государь, во имя династии, во имя вашего наследника, умоляю вас позволить мне принять необходимые меры к тому, чтобы Распутин вернулся в свою деревню и никогда более оттуда не возвращался».
Император холодно ответил: «Я сам ему скажу, чтобы он уехал и не возвращался больше». – «Должен ли я считать, что таково решение Вашего величества?» – «Да, это мое решение».
Затем, посмотрев на часы, которые показывали половину первого, император протянул Коковцову руку. «До свидания, Владимир Николаевич, я не задерживаю вас больше».
В тот же день в четыре часа Распутин вызвал к телефону сенатора Д., близкого друга Коковцова, и закричал ему насмешливым тоном: «Твой друг, председатель, пытался сегодня утром испугать папу. Он наговорил ему обо мне всё плохое, что только можно, но это не имело никакого успеха. Папа и мама все-таки меня любят. Ты можешь сказать это от меня Владимиру Николаевичу».
Шестого мая того же года, в Ливадии, в императорском дворце, собрались министры в парадной форме, чтобы принести свои поздравления императрице по случаю ее тезоименитства. Когда Александра Федоровна проходила мимо Коковцова, она отвернулась.
За несколько дней до этой церемонии старец отправился в Тобольск; он удалялся не по приказанию, но по своей воле, чтобы посмотреть, что делается в его селе Покровском. Прощаясь с обоими монархами, он произнес с суровым видом грозные слова: «Я знаю, что злые люди меня подстерегают. Не слушайте их… Если вы меня покинете, то потеряете вашего сына и престол через шесть месяцев». Императрица вскричала: «Как могли бы мы тебя покинуть? Разве ты не единственный наш защитник, наш лучший друг?» И став на колени, она просила у него благословения.
В октябре императорская семья совершила поездку в Спалу, в Польше, где государь любил охотиться в чудном лесу.
Однажды наследник, возвращаясь с прогулки в лодке по озеру, неловко спрыгнул на землю и ударился бедром о борт. Ушиб показался сначала поверхностным и безвредным. Но две недели спустя, 19 октября, на сгибе, в паху, появилась опухоль, распухло бедро, затем внезапно поднялась температура. Доктора Федоров, Деревенко и Раухфус, спешно приглашенные, определили кровяную опухоль, гематому, которая распространялась. Следовало немедленно сделать операцию, если бы для больного гемофилией не был опасен всякий разрез. Между тем температура с каждым часом повышалась; 21 октября она достигла 39,8 °C. Родители не выходили из комнаты больного, врачи не скрывали своего крайнего беспокойства. В церкви Спалы священники сменялись, чтобы молиться днем и ночью. По приказанию государя торжественная литургия была отслужена в Москве перед чудотворной иконой Иверской Божьей Матери. И с утра до вечера в Петербурге народ приходил в Казанский собор.
Утром 23-го государыня в первый раз спустилась в гостиную, где находились полковник Нарышкин, дежурный адъютант, фрейлина княжна Елизавета Оболенская, Сазонов, который приехал для доклада государю, и граф Владислав Велепольский, начальник императорской охоты в Польше. Бледная, похудевшая, Александра Федоровна все же улыбнулась. На полные тревоги вопросы, которые ей задавали, она отвечала спокойным голосом: «Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но я лично больше не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью от отца Григория телеграмму, которая меня совершенно успокаивает». Так как ее умоляли выразиться определеннее, она повторила наизусть эту телеграмму: «Господь увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Не сокрушайся больше. Твой сын останется жив».