Дневник посла - стр. 39
Предостережение, которое Сазонов неделю тому назад просил передать нашему флоту, оказалось тщетным. Двум большим немецким крейсерам, «Гебену» и «Бреслау», удалось укрыться в Мраморном море. В том, что турецкое правительство причастно к этому, никто не сомневается.
В Адмиралтействе царит большое волнение; там ожидают материальных убытков и опасаются морального впечатления от нападения, направленного на русские берега Черного моря.
Сазонов смотрит еще дальше:
– Этим неожиданным шагом, – говорит он мне, – немцы удесятерили свой престиж в Константинополе. Если мы не будем на это немедленно реагировать, Турция для нас потеряна… И она даже выступит против нас… В таком случае мы будем вынуждены рассеять наши силы по побережью Черного моря, на границах Армении и Персии.
– По-вашему, что следовало бы сделать?
– Мое мнение еще не определилось… На первый взгляд мне кажется, что нам следовало предложить Турции, в награду за ее нейтралитет, торжественную гарантию ее территориальной неприкосновенности; мы могли бы прибавить к этому обещание больших финансовых выгод в ущерб Германии.
Я побуждаю его искать на этом пути решение, которое срочно необходимо.
– Теперь, – говорит Сазонов, – я доверю вам тайну, большую тайну. Император решил восстановить Польшу и даровать ей широкую автономию… Его намерения будут возвещены полякам в манифесте, который в скором времени обнародует великий князь Николай и который его величество приказал мне приготовить.
– Браво!.. Это великолепный жест, который не только среди поляков, но и во Франции, в Англии, во всем мире произведет большое впечатление… Когда будет опубликован манифест?
– Через три или четыре дня… Я представил проект императору, который в целом его одобрил; я посылаю его сегодня вечером великому князю Николаю, который, может быть, потребует от меня некоторых изменений в деталях.
– Но почему император поручает обнародование манифеста великому князю? Почему он не обнародует его сам как непосредственный акт его монаршей воли? Моральное впечатление от этого было бы гораздо более сильным.
– Это было также моей первой мыслью. Но Горемыкин и Маклаков, которые враждебно относятся к восстановлению Польши, не без основания заметили, что поляки Галиции и Познани находятся еще под австрийским и прусским владычеством; что завоевание этих двух областей есть только еще предвидение, надежда; что поэтому император не может лично достойным образом обратиться к своим будущим подданным; что, напротив, великий князь Николай не превысил бы своей роли русского главнокомандующего, обратившись к славянскому населению, которое он идет освобождать… Император присоединился к этому мнению…
Затем мы философствуем об увеличении сил, которое Россия приобретет от соединения двух славянских народов под скипетром Романовых. Расширение германизма на восток будет, таким образом, решительно остановлено; все проблемы Восточной Европы примут, к выгоде славянства, новый вид; наконец, и главным образом, более широкий, более сочувственный, более либеральный дух проникнет в отношение царизма к инородческим группам империи.
Пятница, 14 августа
На основании не знаю каких слухов, дошедших из Константинополя, в Париже и Лондоне воображают, что Россия обдумывает нападение на Турцию и что она бережет часть своих сил для этого готовящегося нападения. Сазонов, который был одновременно об этом уведомлен Извольским и Бенкендорфом, с горечью выражает мне свою печаль по поводу того, что он навлек на себя со стороны союзников такое несправедливое подозрение.