Дневник - стр. 17
Хозяева чудно приняли, заботились, накормили лошадей даром. Деревня тихая, хорошая, избы хорошие. Присоединились к коннице два офицера-добровольца, сыновья соседнего помещика.
Выступили в 9 часов, правая по большой дороге на Вальгоцулово, левая со мной по кратчайшей на западную окраину; пехота пешком. Вскоре по прибытии разъезда на Мардаровку в Плосское обстрелян австрийцами, легко ранившими одного; по получении донесения решил выслать броневик, усилить заставу и приказал собрать подводы для приготовления к походу, это было часа в 2. Вскоре прибыли оставшиеся в Дубоссарах кавалеристы и грузовой автомобиль, все вооруженные. Австрийцы их любезно пропустили, говорили, что ранили двух большевиков, которые грабили жителей, – оказывается – это реквизиция моею конницей, потом долго шли с австрийцами разговоры по телефону с Мардаровской, из коих выяснилось, что они нас не преследуют, но им жалуются жители на насилия и они, как прибывшие для защиты, должны принимать меры. Зная, что мы нейтральны (мы это им говорили), они против нас ничего не имеют, предлагают свободный путь, лишь бы не обижали жителей; много лжи, больше все евреи клевещут, но много самоуправствует конница. Сегодня я очень ругал конницу, грозил судом, потребовал окончательного прекращения реквизиций. Австрийцы обвиняли также, что наш разъезд первый открыл огонь – возможно; эта буйная публика может только погубить дело, пока налаживающееся ввиду нейтралитета немцев. Из Ананьева прибыли 4 офицера узнать, что у нас – говорят: там много офицеров, и решили вернуться с группой желающих присоединиться; австрийцев там нет. Броневик по выяснении дела возвратился. В связи со всем решил пока, тщательно охраняясь, если возможно, сохранить дневку, а потом сразу быстро уходить. Приказал во всяком случае ликвидировать все лишнее в обозе спешно, завтра утром посылаем еще 2 грузовика в Ананьев для продажи и один за бензином. Таким образом, опять целый день волнений – слишком близко австрийцы; евреи крайне враждебны, крестьяне за нас, озлоблены на евреев, приветствовавших австрийцев, и недоброжелательны последним.
Успокоимся, когда вглубь заберемся.
А тут еще уже поздно вечером по телефону говорил комендант Мардаровки, прося не стрелять по их отдельным небольшим группам, если будут проходить – не ловушка ли, – накапливание… Войналович все считал пустяками, был против моего желанья отмены дневки, а теперь и сам поколебался, теперь я все же склоняюсь подождать сведений, а при первых тревожных признаках – уходить. Послезавтра же во всяком случае начать спешный уход. Распускаю слухи, что здесь останемся еще дня 4–5, а потом перейдем в Ананьев.
Прибыли три замосца[36] из Одессы: Ляхницкий, Кулаковский{52} и Чупрынов. Отчет о положении дела в бюро, Кулаковского решил послать в Одессу, закрыть бюро и взять кого можно, ловить нас в пути, ожидая посыльного в Кантакузенке.
Погода все время чудная, сегодня хорошо было идти, не жарко – ветерок; вся природа, казалось бы, улыбается, а на душе тревога за отряд.
Подлость масс, еще вчера буйных и издававшихся, сейчас ползающих на коленях при одной угрозе; снимают шапки, кланяются, козыряют – вызывают в душе сплошное презрение.
Остановились у С.; приняли очень любезно, кормили, поили, заботились. Газетная травля (еврейская) «Одесских Новостей» и других социалистических листков (прапорщик Курляндский) – желание вооружить всех – впереди нас идет слава какого-то карательного отряда, разубеждаются потом, но клевета свое дело делает, создает шумиху и настораживает врагов. А ведь мы – блуждающий остров, окруженный врагами: большевики, украинцы, австро-германцы!!!