Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - стр. 3

Я выставлял эти заранее заготовленные маски «по свистку». Это было легко. Это было приятно. Парни всегда это делали, чтобы перепихнуться. Я делал это, чтобы поквитаться. Отомстить всему Женскому Роду. Такова была моя миссия. Примерно в это время я открыл для себя значение слова «мизогин» – женоненавистник. Помню, думал: как забавно, что в этом слове есть модное ныне обращение «миз».

Единственное, что не вызывало сомнений, – это то, что мне становилось легче, когда я видел, что больно кому-то другому. Но, разумеется, она часто пыталась скрыть, как сильно я ее ранил. Да, это само по себе было нелегко – помочь ей выплеснуть чувства наружу; но какое же настигало дьявольское разочарование, когда я лез из кожи вон, а потом не мог насладиться драматической отдачей! Вот почему возникла необходимость сгущать все в этот единственный демонстративный момент.

Софи была из Южного Лондона. Она когда-то накладывала макияж Энгусу Брейди из комедийного сериала «Разве вы не рады меня видеть?»[1]. Я познакомился с ней на вечеринке художественной школы Камберуэлл, которую сорвал. После нее была та девушка-дизайнер (чье имя, вот вам крест, не могу вспомнить), которую, уверен, я ранил очень глубоко, поскольку она мне больше ни разу не позвонила. Забавно. Хоть я больше никогда с ней не виделся и вообще ничего о ней не слышал, было ясно: она очень тяжело это восприняла. Откуда я это знаю?

Я знаю.

Потом была Дженни. Это та, которая выплеснула пиво мне в лицо. Я был в восторге от того, что приложил руку к такому взрыву бешенства.

Потом была Эмили. Но она не считается, потому что она была так же хороша в этом… как его… как и я, если не лучше. Я типа как влюбился даже.

Где-то там еще между ними была Лора. Бывший менеджер рок-группы с великолепной задницей и малолетним сынком. Однажды утром я проснулся и обнаружил, что восьмилетний пацан наблюдает, как я пытаюсь выпутаться из веснушчатых щупальцев его мамаши-коматозницы. А потом, когда он наложил на меня повинность отконвоировать его в школу, у меня возникло ощущение, что маменька и сынок по полной юзали мужчин, проходивших через их жизнь. Типа коренной американец и буйвол, эскимос и морской котик, мамаша на пособии и я.

И еще была та, с которой все началось.

Пенелопа Арлингтон. Я встречался с ней четыре с половиной года. Это длительный срок. Она была добра ко мне. Добрее, чем любая другая девушка в моей жизни. Когда я говорил, Пенелопа поворачивалась ко мне, и казалось: единственное, что сейчас имеет значение, – это смысл моих слов. Мне это нравилось. Лишь намного позднее я выяснил, что она никакая в постели. А в то время она казалась мне распутницей. На самом деле она ею не была. Но именно о причиненной ей боли я больше всего сожалею. Почему? Потому что она этого не заслужила. Не то чтобы этого заслуживали другие, но она не бросила бы меня, если бы я не разодрал ей душу в клочья. А мне нужно было, чтобы она меня бросила, потому что она встала между мной и моим пьянством.

И однажды вечером я просто сломался. Накипало уже целую вечность. Тепло, горячо, пузырилось, булькало… и вот взбурлило. Я надрался до головокружения, и с громыханием начала разворачиваться вся эта цепь событий. С чего вдруг человек задается целью разбить сердце того, кого любит? С чего вдруг ему хочется намеренно причинить такую боль? Почему люди убивают друг друга?