Дневник. 1917-1919 - стр. 35
Спрашивается, какими же способами и при помощи каких средств это несчастное, ободранное как липка и неизвестно для чего еще существующее начальство сможет осуществить предоставляемое ему право, то есть сделать то, чего не в состоянии выполнить ни сам главковерх, ни самые архиреволюционные армискомы, исполкомы, совдепы, ЦИКи и комиссары всех рангов и оттенков, и отдельно взятые, и всем своим скопом.
Не хочется думать, что всё это чья-то скверная провокация, имеющая своей целью родить еще один повод для поднятия новой острой и злобной войны[20] солдатской ненависти против несчастного строевого начальства, показав темным и чрезвычайно подозрительным массам, что это самое, столь ненавистное им начальство, измышляет всякие способы и пускается на разные подвохи, чтобы опять захватить в свои руки дисциплинарную власть, вернуть свои кровопийные привилегии и разрушить «все завоевания революции».
Подобные меры напоминают мне ошалелое завертывание вмертвую всех тормозов в то время, когда слетевший уже с рельс поезд летит кувырком с высокой насыпи; польза от них такая же.
Далее этим приказом все части, не исполняющие приказов начальства, объявляются штрафными, переводятся на старые оклады жалованья и на арестантское довольствие и т.п.
Кто же теперь в состоянии всё это осуществить? Ведь сейчас 90% всех частей уже давно заслужили такой перевод. Неужели же товарищ главковерх и его борзописцы думают, что весь фронт состоит из потомков гоголевских унтер-офицерш, жаждущих заняться самосечением, или что на свете существуют такие лошади, которые сами бы себя запрягали?
Читая такие приказы, вспоминается чья-то думская фраза: «Что это – глупость или измена?»[21] – ведь всё это на руку большевикам, ибо ярко и выпукло показывает товарищам, что верхи наконец-то спохватились и пытаются вместо революционных пустобрехов применить более реальные методы восстановления порядка и души всякой армии – дисциплины. В ответ на эти запоздалые меры товарищи пропоют: «Нет, этот номер не пройдет, и штуки все мы ваши понимаем». Пользы не может быть никакой, но зато злобы, подозрительности и принятия мер для предотвращения самой возможности таких неприятностей прольется целое море.
Скверные пришли газеты, а еще более скверные слухи ползут к нам и по телефону, и по радио из Двинска; сообщают, что на улицах Петрограда идет резня и что часть правительства захвачена восставшими большевиками. Новый армейский комитет, состоящий преимущественно из большевиков, насторожился, засел в своем помещении, окруженный со всех сторон часовыми. Пока всё слухи и сплетни, а что делается на самом деле, никто не знает, что еще более увеличивает напряженность положения. Настроение в частях приподнято-настороженное; я очень опасаюсь большевистского взрыва в 120-й дивизии.
Послал в штаб армии и армейскому комиссару телеграммы с просьбой ориентировать нас в происходящем, так как иначе части обвиняют нас, что мы знаем, что делается, и умышленно, в своих интересах скрываем; нельзя нас держать в потемках, лучший способ бороться с ползучими сплетнями и слухами – говорить правду.
Несомненно, что развязка приближается, и в исходе ее не может быть сомнения; на нашем фронте нет уже ни одной части (кроме двух-трех ударных батальонов, да разве еще уральских казаков), которая не была бы во власти большевиков.