Дневник. 1873–1882. Том 1 - стр. 21
Обедал я у германского посла принца Рейсса. Обед дан в честь приехавших на Георгиевский праздник[9] прусских генералов: фельдмаршала графа Мантейфеля, генералов Кирхбаха, Трескова, Штилле и Кнеппа. Тут же познакомился я с бывшим саксонским военным министром генералом Фабрици.
26 ноября. Понедельник. Георгиевский праздник справили обычным порядком, повторяющимся из года в год. Ныне он был ознаменован присутствием нескольких прусских героев.
27 ноября. Вторник. Горячие прения в Комитете министров по двум делам; сначала – опять по поводу пособия голодающим обывателям Самарской губернии, а потом – по докладу статс-секретаря Валуева о результатах выдуманной им комиссии для исследования нынешнего состояния сельского хозяйства в России. Мне пришлось быть главным оппонентом графа Шувалова; к удивлению, на этот раз большинство поддержало меня. По обоим делам главным союзником моим был Рейтерн! – случай редкий.
28 ноября. Среда. С приездом жены из Крыма на зимние квартиры собралась наконец вся семья. По тесноте нашего помещения в доме графа Олсуфьева нанята для сына и старшей дочери особая квартира близ Литейного моста.
Сегодня в Государственном совете читался предварительно проект манифеста, при котором будет обнародован новый закон о воинской повинности. Государственный канцлер князь Горчаков горячился, требуя изменения нескольких выражений, которые казались ему щекотливыми для русского дворянства. Надобно было уступить причуде Рюрикова потомка.
3 декабря. Понедельник. Сегодня был мне назначен доклад взамен завтрашнего дня – по случаю предположенной завтра охоты. В кабинете государя застал я великого князя Константина Николаевича, а вместе со мною вошли адмирал Краббе и государственный секретарь Сольский. Присутствовал также и наследник цесаревич. Собрали нас для прочтения проекта манифеста относительно нового закона о воинской повинности. Государь одобрил проект, но по поводу заключительной фразы, в которой сказано, что новый закон соответствует благим намерениям его величества и пользам государства, вырвалось у государя восклицание: «Дай бог, чтобы так было!» Такое выражение сомнения нас всех озадачило. Заметив наше недоумение, государь прибавил: «Вот увидите сами; сегодня же вам покажется, что не все так думают, как вы…»
Затем, отпустив Краббе и Сольского и удержав только великих князей и меня, государь продолжал: «Есть сильная оппозиция новому закону; многие пугаются, видят в нем демократизацию армии». Когда мы стали выспрашивать, от кого и на каких основаниях идут такие толки, государь сказал: «Вы сами знаете, кто ваши противники; а более всех кричат бабы…» Великий князь и я воспользовались удобным случаем, чтобы разъяснить нашу точку зрения и предостеречь его величество от влияния тех кривотолков, о которых сам он заявлял.
Со своей стороны я высказал прямо и откровенно, что граф Толстой, главный наш оппонент в Государственном совете, действует под влиянием двух побуждений: с одной стороны это влияние редакции «Московских Ведомостей», поддерживающей горячую агитацию в пользу классических гимназий и исключительности права одного привилегированного сословия на высшее образование; с другой стороны – влияние петербургской аристократической партии, мечтающей о том, чтобы офицерское звание было исключительным достоянием дворянских родов. Государь не только выслушал внимательно наши откровенные объяснения, но даже по временам поддакивал, так что можно было полагать, что он не поддается влиянию [интриги и тупоумия домогательств нашей] аристократической партии.