Директива Джэнсона - стр. 68
Бросив на Джэнсона отчаянный взгляд, Катсарис многозначительно постучал по часам. Каждая лишняя минута еще больше увеличивала риск.
– Вы сможете идти? – спросил Джэнсон, значительно резче, чем рассчитывал.
Новак ответил не сразу.
– Да, – наконец сказал он. – Думаю, смогу.
– Нам нужно немедленно уходить.
– Нет, – решительно возразил Петер Новак.
– Пожалуйста. Мы не можем терять времени.
По всей вероятности, Новак стал жертвой смятения и дезориентации, обычных для пленников, неожиданно обретших свободу. Но нет ли здесь чего-то еще? Нет ли у него стокгольмского синдрома? Не чувствует ли себя Новак обманутым своим знаменитым компасом моральных убеждений?
– Нет – я здесь не один! – прошептал он.
– О чем это вы? – оборвал его Катсарис.
– Здесь еще кто-то есть. – Новак закашлялся. – Еще один заключенный.
– Кто? – спросил Катсарис.
– Американка, – сказал Новак, махнув рукой в конец коридора. – Без нее я никуда не пойду.
– Это невозможно! – воскликнул Катсарис.
– Если мы бросим ее здесь, ее убьют. Убьют немедленно! – Взгляд гуманиста наполнился просьбой, затем приобрел властность. Прочистив горло, он облизнул потрескавшиеся губы и шумно вздохнул. – Я не могу допустить, чтобы ее смерть легла тяжким грузом на мою совесть. – Его английский язык был аккуратным, точным, с едва уловимым венгерским акцентом. – И не хочу, чтобы она легла на вашу совесть.
Джэнсон понял, что к пленнику постепенно возвращается самообладание, он начинает приходить в себя. Пронзительный взгляд черных глаз Новака напомнил ему, что перед ним не простой человек. Этот аристократ с рождения привык повелевать миром по своему усмотрению. У него был к этому особый дар, дар, который он использовал на благо всего человечества.
Джэнсон посмотрел Новаку в глаза. Тот и не думал отводить взгляд.
– Ну а если мы не можем…
– В таком случае, вам придется оставить меня здесь.
Эти слова, произнесенные с трудом, нетвердым голосом, тем не менее не допускали возражения.
Джэнсон изумленно смотрел на стоявшего перед ним человека.
У Джэнсона на лице задергалась жилка. Новак заговорил снова:
– Сомневаюсь, что, планируя освобождение заложника, вы предусмотрели вариант с его нежеланием выходить на свободу.
Не вызывало сомнений, что мозг Новака по-прежнему работает с молниеносной быстротой. Он, не задумываясь, разыграл свой главный козырь, сразу дав понять Джэнсону, что дальнейшие переговоры бесполезны.
Джэнсон и Катсарис переглянулись.
– Тео, – тихо произнес Джэнсон, – давай ее сюда.
Катсарис неохотно кивнул. И вдруг они оба застыли.
Шум.
Скрежет стали по камню.
Знакомый звук: скрип решетки, которую они сами открывали, спускаясь сюда.
Джэнсон вспомнил радостные крики солдат: theyiai.
Долгожданный гость, несущий им чай.
Джэнсон и Катсарис бегом бросились из тюрьмы в караульное помещение, залитое кровью. Послышалось позвякивание ключей, затем показался поднос – с кованым медным чайником и маленькими глиняными чашечками.
Показались руки, державшие поднос – очень маленькие. И наконец, показался и весь человек.
Не мужчина – мальчик. Совсем еще ребенок. На взгляд Джэнсона, лет восемь, не больше. Большие глаза, смуглая кожа, короткие черные волосы. Мальчик был без рубашки, в одних полосатых хлопчатобумажных шортах. Его башмаки казались слишком большими на тонких икрах, придавая ему какой-то щенячий вид. Взгляд мальчишки был прикован к следующей ступени: ему доверили очень важную задачу, и он тщательно следил за тем, куда поставить ногу. Ничего не уронить, не пролить ни капли.