Дикополье. Слово Шубина - стр. 22
В тот день Миша впервые назвал меня исконным сказителем. Сейчас я не придаю значения громким терминам, ярлыкам. Я в принципе скептически отношусь к концепции избранного. Смотрю в окно, вижу другие окна. Вот – тёмные шторы, за которыми живёт печальный. Его печаль – ключевая в мире, потому что он избранный. Вот мелькает гирлянда у любителя праздников, чьё желание праздновать стоит превыше других, неизбранных, кто праздновать ничего не хочет. Кому не до праздника.
Однако тогда, за “круглым-квадратным” столом, я как давай вспоминать! Миша ведь глаза мне открыл! Как однажды, например, я рассказал мягкой игрушке – тигру из “Винни-Пуха” – его историю, и он мне улыбнулся. Или как вообразил, что в момент выключения света из-за технической аварии в дом проникает отряд матёрых солдафонов размером с пчёл – и, хоть убейте, я вспомнил, как они жужжали надо мной, когда я пытался уснуть.
Как это работает с точки зрения Миши – я не знаю. Когда я пытался выяснить механизм оживления историй, Миша всякий раз вредничал. Дескать, рассказ о паранормальном и рождение паранормального происходят одновременно.
Теперь-то я не пытаюсь это осознать, но в то время меня по-настоящему завораживали эти размышления.
Всё стало на свои места. Миша, как психолог какой-нибудь, объяснил мне меня. И это было офигенно.
– Каким же будет слово Исконного сказителя? – спросил Миша.
Я распрямился. Негоже человеку с такой, как это сказать, должностью сидеть ссутулившись! Все вокруг – и даже Длинная леди с её пронзительным и жутким взглядом – смотрели на меня с неприкрытой надеждой. И слова полились из меня против воли:
– Была на свете одна девочка, Офелия. Самая высокая в своём классе. Благодаря росту она единственная из женской половины коллектива играла в баскетбол и волейбол наравне с мальчишками. Поначалу её пытались дразнить, называли шваброй, но в обиду она себя не давала. Девочка была не только добрейшей души, но и сильной! В какой-то момент она поняла, что будет защищать всякого, кого незаслуженно оскорбляют за его рост, и спустя время все хулиганы школы – а затем и окрестных школ – стали ходить с тумаками и фингалами под глазами. С тех пор прошло много лет. Однако Длинная леди, умерев от старости в окружении любящих высоченных детей, вернулась. И продолжает помогать добрым коротышам и не по возрасту высоким детям.
По мере моего рассказа Длинная леди менялась. Её чёрные волосы обретали цвет молочного шоколада, они становились яркими и чистыми. Чёрные глаза – выразительными и блестящими, неначе[15] солнце. Тело вместо обносков грязных одеяний обволакивал стильный деловой костюмчик. А на лице играла улыбка – детская, наивная, заразительная.
– Ого… – прошептал Валера, когда я закончил. На кухне повисла пауза, восторженная и какая-то… светлая. Первой её нарушила Вальяжная Сменщица. Она подошла к Длинной леди, обняла сзади и поставила перед ней тарелку с картошкой.
– Ешь, дорогая, – сказала Сменщица. – Совсем кожа да кости…
Какой подъём сил я испытал! Такой, что хоть тысячу шахтёров с глубины в тысячу метров поднимай на поверхность! Захотелось ещё рассказать историй, лучше этой, и не прекращать рассказывать, потому что на меня сквозь крышу хрущёвской пятиэтажки светили звёзды Дикополья: созвездие горняка, галактика трудяг, вселенная раскалённой стали!